Иванов Алексей Иванович (1896)

• Дата рождения: 1896 г.
• Место рождения: Псковская/Ленинградская обл., Сошихинский р-н, дер. Лебедево
• Пол: мужчина
• Национальность: русский
• Социальное происхождение: из крестьян
• Образование: малограмотный
• Профессия / место работы: член колхоза "Верный Путь"
• Место проживания: Сошихинский р-н, дер. Шики
• Партийность: беспартийный

• Дата расстрела: 8 сентября 1937 г.
• Место смерти: г. Ленинград (г. Санкт-Петербург)

---

• Дата ареста: 4 августа 1937 г.
• Осуждение: 4 сентября 1937 г.
• Осудивший орган: особая тройка при УНКВД по Ленинградской обл.
• Статья: 19-58-8, 58-10
• Приговор: ВМН (расстрел)
• Дата реабилитации: 30 января 1959 г.

---

• Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; Ленинградский мартиролог - т. 1; Книга памяти Псковской обл. - т. 2

Возвращенные имена

Иванов Алексей Иванович, 1896 г. р., уроженец д. Лебедево Сошихинского р-на Лен. обл., русский, беспартийный, член колхоза "Верный путь", проживал: д. Шики Сошихинского р-на. Арестован 4 августа 1937 г. Особой тройкой УНКВД ЛО 4 сентября 1937 г. приговорен по ст. ст. 19-58-8; 58-10 УК РСФСР к высшей мере наказания. Расстрелян в г. Ленинград 8 сентября 1937 г.

---

ПАМЯТИ ОТЦА

Приговор привёден в исполнение 8 сентября 1937 года…

Отец мой, Иванов Алексей Иванович, 1896 года рождения, до ареста проживал в дер. Шики Сошихинского района Ленинградской области (теперь Псковская область).

После его расстрела осталась его вдова, моя мама Фёкла Никифоровна. Умерла в 1955 году. У родителей было два сына — я, Юрий, мой брат Пётр, и четыре сестры — Антонина, Евдокия, Зинаида и Римма.

К моменту ареста отца моей сестрёнке Римме было полгодика. А мне три года. В семье после были мамой запрещены все разговоры о нём. Кем был отец, как проходила его жизнь, информация для меня отсутствовала. Но я твердо знал, что вся наша семья — эта семья «врага народа». В 1939 году из-за жёсткого давления местных властей наша семья была вынуждена выехать на Карельский перешеек — появилась территория без населения. После окончания войны с белофиннами начали жить около города Кексгольм (сейчас Приозерск).

С началом Великой Отечественно войны нас привезли к берегу Ладожского озера и хотели погрузить на баржи, но одна сестра задержалась (потерялась), и мама без неё на баржу не стала входить. Нагруженные женщинами и детьми баржи отошли от берега не так далеко, и вскоре два немецких самолёта потопили эти баржи. («Великий» подвиг совершили немецкие лётчики.) А мы остались живы. Нас погрузили на грузовые машины, и маленьких детей заставляли пригибать головы. Мне было непонятно. А когда машина остановилась, двое красноармейцев (мы ехали вместе с ними) оказались убитыми. Их застрелили финские «кукушки». Потом мы ехали на лошадях, добрались до Парголовского района, а затем — Ленинградская блокада. Я пробыл полностью в этой блокаде. Меня подкармливали и прожектористы, и зенитчики. Днём над нашей деревней летали бомбить Ленинград немецкие самолёты. Я даже побывал в детском доме несколько лет.

А теперь и о моём отце. Кое-какие сведения с большой осторожностью мне были сообщены и мамой, и моими старшими сёстрами. У моего отца было пять братьев. Но связи мы с ними не поддерживали из-за моего отца — «врага народа». Мельком я узнал — жена брата моего отца сказала, что мой отец жив. Это был 1955 год, а я лежал уже 8 месяцев в Иркутском военном госпитале. И меня взяла злость — я болен страшной болезнью, туберкулёз, а отец, видите ли, новую семью развёл. Мама мучилась, мучились и мы — я и брат и мои четыре сестры — и голод, и различные лишения, и невзгоды…

Я из госпиталя написал прокурору СССР письмо с просьбой ответить — где мой отец, жив ли он, виноват ли он… Мне поступило несколько ответов, в том числе был ответ, что он расстрелян 8 сентября 1937 года (а у нас в семье ходила «легенда» о том, что он получил «лагеря»). В одном из писем в Верховный суд я также просил ответить на мой вопрос — в чём виноват мой отец. И наконец мне пришёл ответ, что мой отец ни в чём не виноват. Он реабилитирован в 1957 году, посмертно.

Так я постепенно узнавал, что мой отец воевал в войне 1914—1917 годов. Был ранен, был в немецком плену (это и было «виной» его ареста — я так думаю). После революции 1917 года воевал на стороне Красных. Был даже красным командиром. Потом он был направлен в свою деревню организовывать колхоз. (После того, как продовольственные отряды вовсю «поработали» над теми крестьянами, которые любили трудиться, умели выращивать продукты сельского хозяйства.) Всю свою скотинку — корову и лошадь — отвёл отец в колхоз. Под плач жены и детей. В связи с тем, что моя мама была из обедневшей дворянской семьи, в деревне на моего отца смотрели плохо, а также и за то, что он «строил», создавал колхоз.

Очень мне жалко, что я знаю мало о своём отце и матери. Я также ничего не знаю о своих дедушках и бабушках, а также и о других предках.

Когда я в Пскове в прокуратуре знакомился с делом отца, мне не всё показали. Я надеюсь съездить в Псков и всё же больше узнать про своего отца.

А так получается, что я живу по принципу «без рода, без племени». Пушкин знал свою родословную за два-три века и этим очень гордился. Я тоже хочу, очень хочу гордиться своим родом!!! Сейчас я уже написал половину художественной книги о своём отце. Эта будет именно художественная книга, основанная на архивных данных разных библиотек Новгорода и С.-Петербурга. Книга о репрессиях, которые были и в 1918 году, и позднее. И о расстреле кронштадтских моряков. И о так называемых тамбовских «бандитах» — крестьянах, которые не хотели отдавать то, что выращивали своими руками. И о великом голоде на Волге и в других местах (с людоедством, и не только во время Ленинградской блокады)…

Юрий Алексеевич Иванов,

С.-Петербург

Алексей Иванович Иванов расстрелян согласно Протоколу Особой тройки УНКВД ЛО № 31. В предписании на расстрел значится 8-м из 95 приговорённых к высшей мере наказания. 89 человек, среди них Иванов, расстреляны в Ленинграде. Помянуты в 1-м томе «Ленинградского мартиролога». Остальные расстреляны в Новгороде. Помянуты в 5-м томе «Ленинградского мартиролога».

Иванов помянут также во 2-м томе Псковской Книги памяти «Не предать забвению». — Ред.