Жуков Федор Кондратьевич (1888)

Дата рождения: 29 декабря 1887 г.
Место рождения: С. Новая Хмелёвка, Ставропольский уезд, Самарская губерния
Пол: мужчина
Национальность: русский
Социальное происхождение: из крестьян
Место проживания: С. Новая Хмелёвка, Самарская губерния / Куйбышевская обл.; Караганда, Казахстан

Осуждение: 1931 г.
Статья: на основании Постановления ЦИК и СНК СССР от 1.02.1930 г.
Приговор: высланы на спецпоселение в Карагандинскую область.
Место отбывания: Карагандинская область

Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; Книга памяти Самарской обл.

Биография

Зажиточный многодетный крестьянин села Новая Хмелёвка Самарской губернии. В январе 1931 года был раскулачен: с женой и пятью детьми его отправили на спецпоселение в Карагандинскую область, в соответствии с Постановлением ЦИК и СНК СССР от 1.02.1930 г. в рамках «сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». В Хмелёвке остался только его старший сын Николай, который к тому времени обзавёлся семьёй и жил отдельно, работая трактористом в совхозе Ульяновской области. Внук Фёдора Кондратьевича, Анатолий Николаевич Жуков (1931—2013), стал известным советским писателем и посвятил деду немало строк в своих произведениях.

Из рассказа А.Н. Жукова "Песни ветерана": «Во время погрома мой дед по матери умер, а деда и бабушку со стороны отца сослали вместе с семьёй строить казахский город Караганду. Студёной голодной зимой сослали, в год и месяц моего рождения. Был мой дед, теперь давно уже покойный, безунывным и упорным мужиком, он не растерялся, когда его оторвали от родимой заволжской земли и вместе со взрослыми сыновьями загнали под землю чужого края рубить каменный уголь. В письме сыну-книгочею, моему отцу, он однажды прислал частушку: "Из России мы пришли. / Спецпереселенцы. / Раньше строили дома, / теперь строим сенцы". А жил со всей семьёй в землянке, бодрился, ждал лучших времён.»

Из рассказа А.Н. Жукова "Здравствуй, отец!":

«— Он богатый был?

— Да нет, средний; две лошади, три коровы, овец десятка два, птица. Но мог бы стать богатым. Он землю знал как хороший хозяин, детей учил этому...

И отец рассказал, что во время коллективизации всех мужиков, кто не соглашался вступать в колхоз (а не соглашались в основном семьи с твёрдым достатком), выслали — кого на Север, кого в Среднюю Азию, кого ещё куда-то. Вместе с семьями. Отец остался в селе только потому, что был женат и жил уже отдельно.

<...> В дни, когда от Фёдора Кондратьевича приходили письма, его сын становился задумчивым и серьёзным. В письмах дедушка называл отца сынком, а маму невесткой и передавал поклоны от бабушки и своих взрослых детей: Петра, Анны, Ивана, Людмилы, Михаила. "Мы все, слава Богу, живы, — писал он, — работаем на шахте, хлеб едим досыта...". И спрашивал, как живут его многочисленные знакомые, хороший ли был урожай в нынешнем году, много ли накосили сена, вовремя ли посеяли озимые.

— Тоскует, — говорил отец. — Он привык на земле, а вот теперь пришлось под землёй работать.»

В 1956 году Фёдор Кондратьевич приезжал из Казахстана с женой на малую родину в Хмелёвку. «Оба старенькие, морщинистые, дед совсем лысый и маленький. Я ожидал, что увижу его крепким, хозяйственным мужиком, а он оказался таким низеньким, как подросток. <...> Тогда он много пил, не пьянея, несколько дней подряд — родина встретила его грустно. За четверть века у нас тут всё изменилось, ровесники его кто умер, кто уехал, молодых он не знал. Он сходил на конюшню, заглянул в мастерскую, построенную из его дома и надворных построек, побывал в поле. Он ничего не говорил, только смотрел, придирчиво, строго. С полей тогда ещё не везде вывели сорняки, много оставалось бросовой земли, ветхими были фермы.

— Поправимся, — сказал я, чувствуя его осуждение. — После войны прошло всего одиннадцать лет.

— Я тоже начинал после войны, — сказал он. — После Гражданской. И тоже работал десять лет, больше не дали: жирный, сказали, советский кулак. А этот кулак за пятерых ломил, ни одного работника не держал.

<...> Да, он оставался крепким, мой дед, строгим и непримиримым. Только уезжая, не выдержал, прослезился, да и то сердито объяснил свою слабость тем, что услышал запах поспевающей ржи. Двадцать пять лет он не слышал этого запаха. Да, он был крепким, мой дед, и он любил землю...»

Из рассказа А.Н. Жукова "Реквием по Берёзовке": «Ох, господи! Что мы тут только не творили! Голод в двадцать первом году страшный, но есть оправдание: война, революция, Гражданская война, разруха... Затем голод тридцать третьего года — ещё страшнее, потому что причина есть, а оправдания нет: с колхозами торопились, уничтожили десятки миллионов лошадей, коров, телят, овец, свиней, под видом кулака убрали зажиточного крестьянина-середняка, опору всего сельского хозяйства. Мы и сейчас не поправились от этих потерь. Я тут один, четыре брата, две сестры и отец с матерью сгинули где-то в Сибири, и сейчас уже не о них болит душа, все умрём, а о том, что не осталось от тех корней ни веточки, ни кустика, а наши со старухой отводки раскиданы по городам. А какие муки испытали за эти годы земля, скотина!..»

Фёдор Кондратьевич с семьёй был реабилитирован в соответствии с Законом от 18.10.1991 г. "О реабилитации жертв политических репрессий".