Подольская Евгения Георгиевна (1903) — различия между версиями
Step4iq (обсуждение | вклад) (Метка: formularedit) |
Step4iq (обсуждение | вклад) (→Биография) |
||
Строка 30: | Строка 30: | ||
==Биография== | ==Биография== | ||
− | Упоминается в "Крутом маршруте" [[Гинзбург Евгения Семеновна (1904)|Евгении Гинзбург]] (ч.1, гл.31 Пугачевская Башня): | + | Упоминается в "Крутом маршруте" [[Гинзбург Евгения Семеновна (1904)|Евгении Гинзбург]] (ч.1, гл.31 Пугачевская Башня): <br> |
+ | "Однажды ночью Анна рассказала мне историю своей лубянской сокамерницы - коммунистки Евгении Подольской. | ||
- Послушайте, Женя, я чувствую, что не выживу. Я должна кому-то передать поручение. Я дала Евгении слово - рассказать все ее дочери. | - Послушайте, Женя, я чувствую, что не выживу. Я должна кому-то передать поручение. Я дала Евгении слово - рассказать все ее дочери. | ||
- Евгения умерла? | - Евгения умерла? |
Версия 21:34, 12 июля 2020
Формуляр отредактирован пользователем, данные не подтверждены документально и нуждаются в проверке.
- Дата рождения: 1903 г.
- Место рождения: с. Слободка Волынской губ.
- Пол: женщина
- Национальность: еврейка
- Социальное происхождение: из служащих
- Образование: незаконченное высшее
- Профессия / место работы: начальник группы стахановского движения Политуправления Наркомата водного транспорта СССР.
- Место проживания: Москва, Крапивенский пер., д.4, кв.9.
- Партийность: член ВКП(б)
- Дата расстрела: 16 марта 1937 г.
- Место захоронения: Москва, Донское кладбище
- Дата ареста: 1 ноября 1936 г.
- Обвинение: подготовке терактов и участии в к. -р. организации.
- Осуждение: 10 марта 1937 г.
- Осудивший орган: ВКВС СССР
- Приговор: ВМН
- Дата реабилитации: 10 ноября 1956 г.
- Реабилитирующий орган: ВКВС СССР
- Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; Москва, расстрельные списки - Донской крематорий
Биография
Упоминается в "Крутом маршруте" Евгении Гинзбург (ч.1, гл.31 Пугачевская Башня):
"Однажды ночью Анна рассказала мне историю своей лубянской сокамерницы - коммунистки Евгении Подольской.
- Послушайте, Женя, я чувствую, что не выживу. Я должна кому-то передать поручение. Я дала Евгении слово - рассказать все ее дочери.
- Евгения умерла?
- Наверно. Но согласны ли вы выслушать? Ежов сказал, что расстреляет каждого, кто будет это знать...
Чтобы выслушать эту историю, мы отправляемся в уборную. В башне на оправку не ходят, уборная здесь же, в маленькой пристройке сбоку камеры. Мы стоим около узкого длинного окошка, украшенного причудливыми переплетами решеток, у окошка, напоминающего XVIII век, пугачевцев и палачей, отрубающих головы на плахе.
И Анна, судорожно торопясь, блестя расширенными глазами, повествует...
Однажды ночью в двухместной камере Лубянки она проснулась от какого-то журчащего звука. Это тихонько лилась кровь из руки ее соседки. Образовалась уже порядочная лужа. Соседка Анны - это и была Евгения Подольская - вскрыла себе вены бритвочкой, украденной у следователя.
На крик Анны прибежали надзиратели. Евгению унесли. Она вернулась в камеру через три дня и сказала Анне, что жить все равно не будет. Вот тут-то Анна и дала ей слово, что, если выживет, расскажет все ее дочери.
Когда Евгению вызвали впервые в НКВД, она не испугалась. Сразу подумала, что ей, старой коммунистке, хотят дать какое-нибудь серьезное поручение. Так и оказалось. Предварительно следователь спросил, готова ли она выполнить трудное и рискованное поручение партии. Да? Тогда придется временно посидеть в камере. Недолго. Когда она выполнит то, что надо, ей дадут новые документы, на другую фамилию. Из Москвы придется временно уехать.
А поручение состояло в том, что надо было подписать протоколы о злодейских действиях одной контрреволюционной группы, признав для достоверности и себя участницей ее.
Подписать то, чего не знаешь?
Как? Она не верит органам? Им доподлинно известно, что эта группа совершала кошмарные преступления. А подпись товарища Подольской нужна, чтобы придать делу юридическую вескость. Ну есть, наконец, высшие соображения, которые можно и не выкладывать рядовому партии, если он действительно готов на опасную работу. Шаг за шагом она шла по лабиринтам этих силлогизмов. Ей сунули в руки перо, и она стала подписывать. Днем ее держали в общей камере, ночью вызывали наверх и, получив требуемые подписи, хорошо кормили и укладывали спать на диване.
Однажды, придя по вызову наверх, она застала там незнакомого следователя, который, насмешливо глядя на нее, сказал:
- А теперь мы вас, уважаемая, расстреляем...
И дальше в нескольких словах популярно разъяснил ей, какую роль она сыграла в этом деле. Мало того, что он осыпал ее уличной бранью, он еще цинично назвал ее "живцом", то есть приманкой для рыб, и объяснил, что ее показания дают основания для "выведения в расход" группы не менее 25 человек. Потом она была отправлена в камеру, и там ее теперь держали без вызова больше месяца. Тут-то и пригодилась бритва, унесенная как-то из следовательского кабинета...
- Это была одна из тех, кто без всякой мысли о своей выгоде или спасении, из одного только фанатизма, погубила себя и многих других, - рассказывала Анна. - Ее душевные муки были настолько непереносимы, что я и сама поверила в то, что ей надо умереть. Я не отговаривала ее больше. Просто дала ей слово, что все передам ее дочери, если сама останусь в живых.
Теперь Анна передавала этот секрет мне, хотя мой приговор был страшнее, чем ее. Я обещала. Заучила наизусть адрес дочери Евгении Подольской. К сожалению, я не сдержала этого обещания, так как в 1955 году, когда после восемнадцатилетнего перерыва снова приехала в Москву, я начисто забыла не только адрес, но и имя этой девушки. Слишком много наслоений легло за 18 лет на мою довольно сильную память. Они замели, занесли этот адрес.
А может, это и лучше. Надо ли было дочери знать трагедию матери, приведшую к гибели стольких людей?"