Ноц Степан Мартынович (1891)

• Дата рождения: 10 августа 1891 г.
• Варианты ФИО: Noč Stefan
• Место рождения: Югославия, Нова-Градышка
• Пол: мужчина
• Возраст: 48 лет
• Национальность: хорват
• Гражданство (подданство): СССР
• Социальное происхождение: из рабочих
• Образование: средне-специальное
• Профессия / место работы: столяр-краснодеревщик
• Место проживания: Узбекская ССР, Ташкент
• Партийность: кандидат в члены

---

• Где и кем арестован: Ташкент - Управление госбезопасности НКВД УзбССР
• Мера пресечения: арест
• Дата ареста: 13 февраля 1938 г.
• Обвинение: фашистская пропаганда и шпионаж в пользу Германии
• Осуждение: 28 сентября 1938 г.
• Осудивший орган: Тройка при НКВД Узбекской ССР
• Статья: ст. 62 (шпионаж) УК УзбССР
• Приговор: 10 лет ИЛТ
• Место отбывания: Печорлаг
• Дата освобождения: 1948 г.
• Дата реабилитации: 9 марта 1956 г.
• Реабилитирующий орган: Военный трибунал ТУРКВО
• Основания реабилитации: п."в" ст.2 УПК Узбекской ССР за отсутствием состава преступления

---

• Источники данных: Архивные материалы СНБ Республики Узбекистан

Документы

• 
• 

Биография

НОЦ СТЕПАН Его настоящее имя было Стефан Ночь – Stefan Noč – и он был хорватом из Сараево. Его биографию мы собирали по крупицам. Это близким он говорил, что из Сараево, а родился в действительности в Ново-Градишке, в Югославии, в те времена входившей в состав Австро-Венгерской империи. То ли родители перебрались вскоре в Сараево, то ли его самого отправили туда учиться - сначала в реальную школу, потом в училище, где получил он профессию столяра-краснодеревщика, что предвещало стабильную и достойную жизнь. Но грянула война, та самая Первая мировая, которая последовала вслед за выстрелом в том же Сараево. Стефану было 23 года, он был здоров, силен и красив, ходил в горы и спускался на лыжах, и смерть, по счастью, обошла его на фронтах этой грязной войны, но уготовила ему русский плен. Под Перемышлем, где русские проводили одну за одной удачные военные операции, австрийцы сдавались тысячами. Стефан попал в Ташкент – так записано с его слов в протоколе. Но в самом Ташкенте лагеря не было, ближайший был в Чирчике. Условия жизни военнопленных в лагерях были из рук вон плохи. Питание было настолько скудным, что вспыхивали инфекционные болезни, а медицинское обслуживание было настолько недостаточным, что умирали тысячи. Революция и Брестский мир 1918 года позволили многим пленным вернуться на родину. А Стефан, уже получив все документы для возвращения и сев в поезд, в последний момент все же спрыгнул с уходящего состава. Великие идеи равенства и братства трудящихся, возможность впервые в мире построить государство, где власть будет принадлежать народу, подвигли его на этот шаг. В сентябре восемнадцатого, самого тяжелого для Советской власти, сражался с басмачами. Потом, после недолго служения – не больше года – вернулся в Ташкент, работал столяром. В 1927 году пришел на Ташсельмаш, был начальником деревообрабатывающего цеха. Был хорошим организатором производства, знал свое дело великолепно, не по-русски был порядочен и честен, за что и уважали его на заводе, хотя и звали «австрияком», и ценили. Не позволял никому расхищать производственные материалы, все обрезки древесины пускал в дело, на нужды завода и детского сада, для которого делал детскую мебель. Здесь, в цеху, и свела его судьба с Антониной Назаровой, нашей бабушкой. Они даже не успели зарегистрировать свои отношения, как Степана арестовали. Уводили из дома. В последнюю минуту Степан повернулся к Любе, старшей Тосиной дочери, и сказал: « Ты не волнуйся, я во всем разберусь! Ты только не волнуйся!» Это был тридцать седьмой год. Степану дали 10 лет без права переписки. Как-то в разговоре я спросила: «А где же дедушка отбывал свою ссылку?» – «Где-то на Печоре, мосты строил. Мама не разрешала ему говорить на эту тему».

«Где-то на Печоре мосты строил» - это Печорлаг и Печорский мост длиною 717 метров.

Их просто выбрасывали туда, где не было ничего, просто ничего. Они должны были сами обнести территорию в три ряда колючей проволокой, поставить по углам вышки, построить дома для лагерной охраны и администрации, для себя - бараки и штрафные изоляторы. А потом тянули нить железной дороги – насыпи, шпалы, рельсы… Заканчивалась работа на объекте – колонной отправляли на новое место, и опять в том же порядке – колючая проволока, вышки, бараки... Как-то дед рассказал небольшой эпизод: их, осужденных, мужчин и женщин, вывезли в лес и высадили прямо в глубокий снег. Здесь им самим предстояло строить для себя лагерь. У одной женщины не выдержали нервы, и она с рыданиями упала в снег, желая здесь и сейчас погибнуть от пули надсмотрщика. Степан, схватив ее за плечи, вытащил ее из снега, поставил на ноги и, не переставая трясти, говорил: «Надо жить, слышишь, надо жить!» В тот день он спас эту женщину от смерти. А у самого Степана, кроме характера, было свое оружие в борьбе за жизнь – его профессия столяра-краснодеревщика, и владел он этим оружием виртуозно. Всё же начальники лагерей знали цену нужным им специалистам. А специальность столяра в лесных краях была наипервейшей по значимости. Уже после войны его, все еще отбывающего срок, отправили на восстановление разрушенных войною храмов старинного русского города Углича. Жить пришлось в одной камере с уголовниками. С первых же дней Степан проявил твердость характера, не желая подчиняться уголовным правилам жизни. Один из сокамерников шепнул ему, что за неповиновение его собираются убить. Недолго думая, Степан обратился к тюремному начальству: если я вам нужен, примите меры. И те среагировали мгновенно – его тут же перевели в другую камеру. Степан вернулся через десять лет, в феврале 1948. Его дочь отчетливо запомнила этот холодный предвесенний день, когда они со старшей сестрой были дома одни. Когда постучали, дверь открыла десятилетняя Милочка, выросшая без отца, и увидела на пороге невысокого худого человека в старой телогрейке с черным фанерным чемоданчиком в руке. Увидев девочку, мужчина медленно стянул с головы фуражку. Его лицо, обожженное морозом, было красно, куски обмороженной кожи свешивались с щек. «Люба, там кто-то пришел!» - крикнула девочка. Сестра, вышедшая посмотреть на пришельца, неожиданно кинулась на шею незнакомцу с криком: «Папа!» Через три дня в дом опять постучали люди в форме. Степану не разрешили жить в столице и определили место жительства - Тойтепу, поселок в тридцати километрах от Ташкента. Работал он в цеху деревообработки, но интереса делать табуретки у него уже не было. На выходные ему позволено было приезжать в Ташкент к семье. И так прошло еще семь томительных лет. И наконец, однажды наступил день, когда в дом пришел конверт с вложенной справкой о реабилитации. Это был пятьдесят шестой. Степану Мартыновичу было уже шестьдесят четыре года… Эта была та жизнь, которую хотелось переписать. И на вопрос дочери, как-то заданный уже под конец жизни, спрыгнул бы он с уходящего поезда, если бы знал, что предстоит пережить в жизни, Степан Мартынович коротко и твердо ответил: «Нет». Он сам сбил себе верстак, без которого не мыслил своей жизни, и принялся за то, что так любил и чего так долго не давала ему делать жизнь – он стал делать мебель! Он стал собирать мебель из настоящего дерева, из подручных средств делал богатую полировку, стеклил дверцы стеклом с фасками, отделанными медным припоем. В те годы такая мебель была невозможной редкостью и настоящей роскошью - шифоньеры, книжные шкафы, раздвижные обеденные столы и маленькие изящные декоративные столики, трюмо, зеркала в рамах, кресла, письменные столы, детская мебель. Он и его жена получали крохотные пенсии и, когда уже не было возможности подрабатывать, едва сводили концы с концами, но никогда и ни на что не жаловались, помня, что в их жизни были куда более худшие времена. О пережитом они говорили только между собой и ничего не рассказывали детям – за разглашение того, что было в зоне, давали пожизненный срок, и ни у кого не было уверенности, что это все не вернется. В 2016 году мы, внуки, написали в архив Службы национальной безопасности Узбекистана письмо с просьбой разыскать дело Степана Мартыновича Ноц. В октябре нас пригласили для ознакомления с материалами дела. Большая часть страниц в этой пухлой папке была запечатана, но эмоций хватило бы у любого и на то, что можно было прочитать… Сотрудник архивного отдела, знакомивший нас с делом, профессионально заметил: «Если бы он признал свою вину, его бы расстреляли»… Borisovna59 (обсуждение)