Эллерс Евгений Августович (1902)

Эллерс Евгений Августович

Дата рождения: 1902 г.
Место рождения: Порт-Артур
Пол: мужчина
Национальность: русский
Социальное происхождение: из мещан
Образование: среднее
Профессия / место работы: начальник снабжения Советской гражданской администрации в Северной Корее.
Место проживания: Северная Корея, с. Омпо.
Партийность: б/п

Дата расстрела: 21 июля 1952 г.
Место смерти: Москва
Место захоронения: Москва, Донское кладбище

Мера пресечения: арестован
Дата ареста: 23 сентября 1946 г.
Обвинение: связях с японской и англиской разведками, сотрудничестве с белоэмигрантскими организациями, подрывной деятельности и измене Родине.
Осуждение: 16 мая 1952 г.
Осудивший орган: Военным Трибуналом МВО
Приговор: ВМН (расстрел)
Дата реабилитации: 28 сентября 1995 г.
Реабилитирующий орган: ВКВС СССР

Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; Москва, расстрельные списки - Донской крематорий

Фотографии

Биография

Глава из книги Валерия Юрьевича Янковского "От гроба Господня до гроба ГУЛАГа" о Евгении Эллерс, его друге по эмиграции в Китае и Северной Корее в 1920 - 1940-х годах.

Ж е н ь к а Э л л е р с

– Слушай, Ким, возьми меня в заповедные сопки Маньчжурии, где на каждом шагу следы и тропы невиданных зверей! Готов быть в вашей компании даже поваром…

Как-то, слушая мою непринужденную болтовню с корейцами он в шутку приклеил мне прозвище – Ким, самую распространенную в Корее фамилию.

Евгений Августович Эллерс, сын крупного владивостокского коммерсанта, в тридцатые годы слыл одним из популярнейших рассказчиков в среде российских эмигрантов Шанхая. С массивным выразительным лицом героя голливудских боевиков – очень похожий на артиста Баниониса, коренастой фигурой и походкой боцмана на палубе корабля, своим хрипловатым голосом сразу завораживал окружающих. Стоило ему появиться в гостиной, на пляже, – в любой обстановке, как неизменно слышалось: Евгений Августович, Женя, Женька расскажи…

И когда, щурясь от дыма сигарет, он поднимал дугой густую рыжеватую бровь, давил в пепельнице прокуренным пальцем окурок, все стихали.

…В японскую транспортную контору Кокусай унью в Сиднее входит элегантно одетый англичанин. За барьером японец-клерк в больших роговых очках. Разговор на ломаном английском, японском, с переводом на русский для тех, кто не схватывает смысл. Большинство шанхайцев такую речь понимали.

Гость приподнимает шляпу:
– Гуд морнинг, сэр. Я бы хотел послать маленькую собачку из Австралии в Японию в Кобе.
Японец улыбается, шипит, втягивая воздух сквозь зубы:
– А-а, хорошё, хорошё, сейчас… Крутит ручку телефона, обращается к начальству. – Моси-моси, Накамура-сан, тут один иностранец хочет послать собаку из Австралии в Кобе. Да, да, хай, хай!..
Англичанин вставляет: да, но, разумеется, в ящике. – А, ин боксу?
– Сейчас, сейчас, – он снова крутит ручку аппарата.
– Накамура-сан, он хочет в ящике. А, а-а…
Заказчик добавляет: он дэк, на палубе, в трюме жарко. Клерк снова: «Накамура-сан, он хочет на палубе». Клиент: «И в ящик бросить соломы, чтобы ей было удобно». Тот снова за телефон: «Накамура-сан!..

В Сиднее стоит жара, англичанин вне себя от такой волокиты; снимает шляпу, вытирает лоб. Разговор тянется уже полчаса. Наконец, японец лезет в справочник, листает, листает, что-то ищет. Теперь он улыбается во весь рот, показывая золотые коронки. Слава богу, кажется докопался до конкретного ответа… Но тот всё листает словарь, ищет смысл ответа на английском. Находит, наконец, закладывает пальцем страницу, снова счастливо улыбается и цедит по слогам: им-па-си-буру… Невозможно! Англичанин напяливает шляпу: год дэм, – будь ты проклят! Публика хохочет.
– Женя, а про острова?
Эллерс закуривает новую сигарету.
– Это когда я прогорел окончательно. Ушел из бокса. Надоело подставлять морду за полсотни в месяц. Стою в толпе на бирже труда, а рядом толстопузый иезуит-монах в черной рясе с большим крестом на груди: «Ищете работу, молодой человек?». Хотите иметь постоянную на всём готовом? Прекрасно. Контракт на год. Подписываем и сразу аванс, а завтра – билет на пароход. Работа пустяковая, надсмотрщиком над туземцами. Мы покровительствуем несчастным на леопардовых островах. Там постоянно чудесная погода и климат. Одежды почти не надо: пробковый шлем, трусы с кедами, вот и всё! Превосходная кухня, у Вас будет прислуга, прачка, отдельное бунгало. А ваше дело только наблюдать за контингентом, проводить богоугодные беседы. Главное, чтобы они были спокойны и послушны… Правда, судно заходит на остров всего несколько раз в году, но мы платим сто долларов в месяц на всём готовом. Согласны? Тогда подпишите этот контракт на год и расписку на аванс. Безработный в восторге и, не задумываясь, подписывает бумагу.
– Вот, пожалуйста, получите! И извольте завтра в семь утра – на пристань!
Ого, сразу вперёд двадцать долларов! В те годы в Шанхае на эти деньги можно было безбедно прожить целую неделю. А за год скопить тысячу! Надо спросить этого добряка, нельзя ли пристроить ещё кого-то из знакомых русаков, это же золотое дно. Вероятно, на этом острове разводят леопардов, какая красота!
Но монах уже куда-то запропастился, а сзади возглас:
– Мистер! – какой-то филиппинец или малаец смотрит расширенными глазами.
– Что, в чём дело! Я тороплюсь, мне нужно собираться, утром на пароход!

– Постойте, я слышал ваш разговор с этим пузаном. Вы знаете, куда вас нанимают?

– Конечно, на леопардовы острова!

– Это не леопард, это лепард… – Малайцу не хватает слов, он показывает на свой нос, уши, руки. Лопочет, что там у них нету этих вещей: но ноуз, но иарз, но фингерз. Это острова прокаженных, оттуда целыми не возвращаются.
Вот это дела! Черт бы забрал этого благодетеля! – Женя, конечно, на пристань не пришёл, но и аванс монаху – за обман – не вернул. Однако, спустя годы, продолжил деловые отношения с Орденом святого Франциска, в чём уже я принял косвенное участие.

В начале тридцатых Эллерс прибыл к нам в Корею как сотрудник Бориса Кривоша. Эллерс работал у Кривоша на строительстве доходных домов, но был на него в большой обиде. Кривош и впрямь умел выжимать все соки из подчинённых, держа их в черном теле. Женя острил: по ночам, мол, из стен домов, с которых Борис ежемесячно стрижет солидные купоны, «выглядывают черепа и слышатся стоны рабочих китайцев», на костях которых Борис построил своё благополучие. И в этом была доля истины. Правда, Эллерс в общем отыгрался на своём боссе, уговорив его купить возле горячих ключей японского курорта Омпо и нашей Новины большой участок и построить там просторный дом. Занятый по горло своими не совсем праведными делами в Шанхае Кривош приезжал в этот экзотический, на склоне крутой сопки дом, редко, а Евгений Августович с женой Валей поселился в сосновой роще как единоличный хозяин. Зато Кривош аккуратно присылал летом на отдых своих жен, которых лишь на моей памяти сменилось четыре. Они отдыхали от любвеобильного супруга под крышей гостеприимного Эллерсовского дома, а Борис Владимирович «рассекал», как тогда говорили, между деловыми операциями с недвижимостью, прогулками с весёлой компанией на своём роскошном катере по реке Янцзы, дансингами и кабаками… Жены, правда, тоже не теряли времени на курорте.

Я бывал частым гостем в доме Эллерсов, где едва ли не каждый вечер устраивались танцы. Забирался на своём фордике по головокружительному серпантину. На теперешних, с низкой посадкой машинах, по той дороге проехать было бы немыслимо. На одном из шумных вечеров выпито было основательно. Танцевали, как всегда, до полуночи и позже. В доме Эллерсов гостила очередная, весьма привлекательная «жертва» Бори Кривоша, которая довольно откровенно подчёркивала своё ко мне расположение. Отношения между Эллерсом и Кривошем к тому времени стали натянутыми: Женя не раз жаловался на несправедливость своего шефа, именовал его не иначе как «акулой». И горел желанием как-то отомстить.

В тот памятный вечер я остался ночевать в этом весёлом доме. Стояла тёплая августовская ночь, я устроился на диванчике на веранде под самым окном хозяйской спальни. Уже задремал, когда услышал хрипловатый приглушенный полушепот: «Ким, не спишь? Тогда действуй. Вход в её комнату за углом дома. Не зевай, ты сделаешь мне личное одолжение…»

Темная-претемная ночь. Не видно не зги. Я крался на ощупь шаг за шагом. Добрался до угла дома, повернул, ступил ещё шага два и… налетел на жестяную детскую ванночку, стоявшую у входа в заветную дверь. Падая, она загремела страшно! На минуту застыл, затаив дыхание, но всё стихло, дом, похоже, спал мёртвым сном. Нащупал и толкнул дверь. Вошёл не дыша. Тишина. Нашарил на подоконнике коробок. Выждал, чиркнул спичкой. И едва удержался от возгласа восхищения. Юная одалиска лежала навзничь на широкой кровати, свесив до полу роскошную бледную ногу. Совершенно нагая. То ли спала, то ли делала вид, что спит…

Женька обожал танцы. Сам танцевал с тем особым шиком, с которым прибывшие в экзотический порт моряки вечерами плывут в обнимку с местными дивами в шумных дымных тавернах. То, держа за талию, укладывают партнёршу едва не до пола, то, обняв, опрокидывают на себя… Он любил всё делать со вкусом: засто-льничать, играть в карты, охотиться. Мы не раз ездили с ним на зверя и на птицу. Однажды шумной компанией, с дамами, отправились с морского курорта Лукоморье на соседнюю станцию Кайбун, тоже у моря. Под вечер окружили длинное озеро, протянувшееся вдоль пляжа. Предупредили всех: стрелять особенно осторожно. Поскольку озеро простреливается. Я засел на южном берегу; правее меня талантливый художник Володя Андрианов. Как многие российские эмигранты, Володя служил в русском полку в охране английской концессии Шанхая: он слыл одним из лучших стрелков из боевого оружия: на пари, со ста ярдов поражал спичечный коробок. Однако на охоте не в меру горяч. В тот вечер Женька Эллерс обошёл озеро вокруг и сел в обнимку с рыжим ирландским сеттером почти напротив меня. Мы все отлично видели друг друга. Но сгустились сумерки, начали мотаться утки: и, внезапно, свист крыльев: пара чирков на бреющем полёте низко скользит над водой. Я их пропускаю, однако, справа яркая вспышка, трах! И следом – собачий визг и стон на противоположном берегу:
– О-о-о… куда же ты палишь? Х-Х-художник ты – от слова худо! В меня, в собаку, черт бы тебя! В лоб и щеку, едва не в глаз! А с берега, где Володька, картавая пуще обычного: «Ой, Женя, прости, погорячился!..»
– Погорячился? Если б не озеро, начистил бы тебе харю!
Слава Богу, расстояние спасло от тяжёлых ранений: дробинки остановились под кожей у обоих пострадавших. Мы, сообща, извлекли их вечером при свете керосиновой лампы.

Идём в гости к дружку Эллерсов, хозяину отеля на горячих источниках Омпо – Исиде сан. Он говорит по-английски, а жившие в Шанхае русские в массе свободно болтают на этом международном эсперанто. Спускаемся по серпантину, проложенному на крутом косогоре к дому Эллерсов. Дороге, проходимой лишь для тех высоких «вездеходов» – легковых автомобилей 30 – 40-х годов (на теперешних «Жигулях» нечего было бы и думать…). Мы с Женей приотстали; впереди – его жена и её закадычная подруга, стройная красавица Киска Мит. Женька смотрит им вслед и со свойственным ему цинизмом бросает: «Смотри, моя Валька рядом с Киской, – забайкальская лошадка в паре с кровной кобылицей! И норов такой же: если закусит удила и взбрыкнёт, – не усидишь! Но друг верный, уверен, что не подведёт при любых обстоятельствах. Не на кого не променяю!» В прихожей отеля снимаем обувь и шлёпаем по вылизанному тёмному деревянному полу. Расходимся на разные половины: мужскую и женскую. Наконец, в ванной. С опаской забираемся в горяченную голубоватую воду бассейна. Она поступает из недр непрерывным потоком, температура – едва выносимая. Раздвижные окна вдоль всей стены. Когда слишком жарко, их открывают и тогда слышен шум реки, бегущей рядом среди серо-белых, веками окатанных гранитных валунов. Порою выскакиваем в окно, прыгаем в студёную речку и возвращаемся в пышущий особым запахом радиоактивный источник. После купания Иседа сан приглашает всех на скияки. В просторной гостиной рассаживаемся вокруг длинного низенького стола на плоских подушках – забутонах, разложенных поверх соломенных матов. Ноги калачиком, кто как умеет. В центре стола отверстие для жаровни с потрескивающим древесным углем.

Набеленная до неузнаваемости, с вычурной блестящей прической, в длинном кимоно с широким поясом – оби, гейша устанавливает большую чугунную сковородку, священнодействует. В шипящее масло с соевым соусом аккуратно палочками кладёт тонко нарезанноё, розовоё, нежирноё мясо, лук, кусочки молодого бамбука, разные овощи и приправы. Всё булькает, распространяя дивный аромат. Вторая японочка с поклоном принимает от гостей вместительные пиалы, наполняя их благоухающим скияки. Белоснежный разваренный рис накладывается в отдельные чашки из деревянной кадушки. Гейша разливает из фарфоровых с узким горлышком бутылочек горячее саке, каждый раз церемонно присаживаясь перед клиентом… Если после первого тоста вы хотите оказать кому-то внимание, окунаете свою сакейную чашечку в стоящий рядом сосуд с чистой водой и протягиваете её, пустую. Тот с поклоном принимает чашечку на ладонь, а гейша, присев рядом, её наполняет. Вы оказали соседу внимание; выпить он может с кем угодно.

Осенью 1940 года в Шанхае китайский террорист убил нашего дядю Павла Михайловича, участника Первой Мировой. Дядя Павлик, георгиевский кавалер, с 1916 года сражался с немцами в составе Русского Экспедиционного корпуса во Франции. После революции перешёл на французскую службу, дослужился до чина майора. В эмиграции получил ответственный пост во французской полиции Шанхая. Вёл дела по убийству руководителей российской эмиграции, рассказал об этом, играя в бридж, в узком кругу. И поплатился за доверие: кто-то из друзей оказался сексотом…

Тётка Тата, Наталия Николаевна, просила меня приехать помочь с делами: похоронив мужа, она решила переселиться к нам в Корею. Мы с Эллерсом договорились ехать вместе, заказали билеты на пароход, но когда узнали, что рейс намечен на понедельник 13 января, мой суеверный друг сдал билет.
– Как хочешь, я в такой чёрный день не тронусь. Лучше буду добираться кружным путём через Японию, Моджи и Нагасаки, лучше потеряю пару дней…

Пришлось ехать одному в порт Инчон через Сеул. Сумрачным январским утром я уже на палубе небольшого японского парохода «Чиндо мару». Впереди окруженный горами глубокий залив Чемульпо – место исторического сражения нашего славного «Варяга». Именно на этом месте приняли неравный бой наш крейсер и канонирская лодка «Кореец». Казалось, вижу вражескую эскадру, преградившую им путь, вижу во мгле вспышки дальнобойной японской артиллерии, слышу гром канонады, вижу вокруг всплески падающих снарядов!.. Это впечатление запало на всю жизнь.

Шанхай встретил множеством военных и коммерческих кораблей, закованными в гранит причалами, огромным людским муравейником. Япония воевала с Китаем. На мосту через канал, разделяющий концессии, стояли с одной стороны застывшие с винтовкой у ноги приземистые японские пехотинцы, с другой – смуглые большеглазые индусы в английской форме и белых чалмах, а вокруг – море людей, говор на всех языках мира…

Остановился не в чопорной квартире тёти Таты, а в «Сумасшедшем доме» маминой младшей сестры тётки Гели. «Сумасшедшим» его прозвали сами обитатели, вполне справедливо. Дело в том, что сама тётка, дочь купца первой гильдии Михаила Григорьевича Шевелёва, позднее хозяйка крупного имения нашего дяди Яна Янковского, после его смерти вышла замуж за начальника охраны своего хозяйства, сотника Фёдора Ивановича Кичигина, – пьяницу, бабника и бездельника. Бежав с нами в Корею, вскоре переселилась в Шанхай с двумя старшими девочками, дочкой от Кичигина и, разумеется, с ним самим. И годами везла на себе этот тяжёлый воз. Купчиха сумела стать квалифицированной массажисткой, популярной среди жен богатых китайцев настолько, что арендовала целый особнячок почти в центре французской концессии города, держала повара и прислугу. Сама работала с утра до вечера, а в доме хозяйничали все, кому не лень. С утра до вечера – гости, музыка, танцы… Повар китаец, бежавший с семьёй из России, крутился с помощником – боем – без всякого графика. Любой из постоянных жильцов или гостей мог крикнуть: «Чингедун, – чаю! Чингедун, – подавай, что там есть!». Это было в порядке вещей. Я не мог смириться с такого рода гостеприимством и через три дня переселился в «бординг хауз», пансионат, в котором одна милая дама сдавала комнаты со столом.

Выполнил задания тёти Таты и закрутился. Начал с того, что заказал смокинг, длинное чёрное – по моде тех лет – пальто, несколько костюмов. Бежавший от Гитлера еврей портной выполнял заказы срочно и безупречно. Вскоре меня нагнал Эллерс, началось знакомство с бурным международным портом. Борис Кривош в шикарном «Линкольн-Зефире» возил весёлые компании по дансингам и кабакам. Двоюродный брат Василий Пауэрс на кинедром, на собачьи скачки, которыми он заведовал. Второй кузен, популярный недавно чемпион Китая по боксу Олег Шевелёв, – на встречи боксёров Русского полка, которых он тренировал, с представителями военного флота США и Италии; с филиппинцами. На «хай-алай», своего рода теннис в зале, где за деньги выступали профессионалы испанцы. Подруга юности, в недавнем прошлом харбинская поэтесса Лариса Андерсен предложила поехать на концерт Вертинского. Великий артист в чёрном фраке с белой бабочкой выглядел очень импозантно и пел прекрасно. В антракте Лариса потащила меня для знакомства с маэстро… В большой артистической уборной было оживлённо. Вертинский, скинув фрак и облачившись в длинный шёлковый халат, картинно шагал по диагонали из угла в угол. А возле него, заглядывая снизу вверх в глаза, семенил целуй табунок влюблённых девушек и молодых дам: «Александр Николаевич, Александр Николаевич!» Он что-то отвечал со своего высока, не уделяя внимания ни одной. Мне стало тошно от этой сцены, хотел уйти, но Лариса удержала. Смело подошла к мэтру.
– Александр Николаевич! – Он сразу остановился. – Хочу познакомить вас с Янковским из Кореи. Вот, Валерий Юрьевич…
– А-а, из Когеи, очень пгиятно. Встречался с вашим батюшкой и сестгой… И протянул, как мне показалось, три пальца. Я пожал большую белую ладонь, но почему-то очень хотелось ответить, как в анекдоте о встрече высокого сановника с мелким, но храбрым чиновником; тот, пожав милостиво протянутые пальцы, выпалил: благодарю за честь, ваше сиятельство, только двух мне многовато. Позвольте вернуть полпальчика сдачи! И показал фигу… Но такого скандального жеста я, конечно же, позволить себе не мог.

За несколько дней до отъезда домой в Корею Евгений мне сообщил: – Понимаешь, наклюнулось очень интересное дело. Старые знакомые монахи францисканцы предложили попробовать продать документы на затонувшие в Китайском море корабли. Подсказали кому предложить. Сами в открытую не решаются. Но дали адрес японской фирмы. Нужен посредник со знанием дела и с языком. Давай, попробуем провернуть!

Встретились с тремя солидными коммерсантами японцами в большом китайском ресторане. Я лично прекрасно понимал, что эти люди могли смело начать операцию безо всяких документов. Японский императорский флот в те годы был полным хозяином и Восточного и Южно-китайского морей. Но японцы есть японцы. Им нужна бумажка. А орден святого Франциска – очень деловые ребята – провели разведку и учёт всех затонувших в последние годы в этой акватории судов, нанесли на карту, снабдили характеристикой: тоннаж, параметры. Среди них оказался голландский эсминец, севший на подводные скалы. И его стальная обшивка одна чего стоила… Торг шёл долго и упорно. Евгений вынул из пухлого портфеля целую папку с чертежами, подписями и – что главное для японцев – с большими печатями! Помимо знания языка, я был хорошо знаком с психологией японских дельцов. Короче, к обеду контракт был подписан и Женя рассовал по карманам толстые пачки китайских долларов. Все встали, низко раскланялись друг другу и расстались. Евгений хлопнул меня по плечу: «Ну молодец, я боялся, что япошки пойдут на попятную!» В самом деле, был момент, когда они заколебались и тут, очевидно, моё красноречие возымело успех. Эллерс окликнул официанта и заказал грандиозный обед. Запивали добрым коньяком и горячим китайским пивом. А когда вышли сильно навеселе, сразу даже не поняли, что случилось: в феврале в тропическом городе валил снег! Мокрый, но натуральный. А по улицам, вдоль тротуаров катил жёлтый поток. На перекрестке стояла большая толпа хорошо одетых людей, которые не решались перейти на противоположную сторону широкого проспекта. Остановились и мы, но ненадолго. Эллерс глянул на меня с вызовом:
– Слушай, докажем этим господам, рванём в брод! – Снял ботинок и начал засучивать аккуратные, со стрелками, брюки. Я, не задумываясь, проделал то же. Иностранцы глядели на нас с ужасом.
– Смотрите, смотрите, это, конечно, русские!

А мы уже шли по колено в мутной, холоднющей воде с ботинками в руках. Кто-то позади захлопал в ладоши. А мы, преодолев водную преграду шириной метров в тридцать, выскочили на противоположный тротуар и, как были, босиком ринулись к диспетчерской будке такси. Пришлёпали к окошку.
– Нам такси!
Из окошка выглянула презрительная рожа, которая очевидно разглядывала четыре босые красные лапы: это им то подавать машину?
– Что? Что??
Женя всё понял, сунул руку за борт пиджака, выхватил тугую пачку пятидолларовых купюр и постучал по полочке перед окошком. Рожа диспетчера из кислой мгновенно, как в мультфильме, расплылась в подобострастной улыбке:
– Иес, сэр, одну минуту! – И на самом деле, не прошло и минуты, как подлетел новенький фордовский красный седан; шофер приветливо распахнул дверцы.
– Прошу! – Как были, босыми, вскочили мы на заднее сиденье; на спинке между салоном и водителем было перекинуто расписное байковое одеяло.
– Давай, вытирай насухо ноги, за всё уплачено!
– Он протянул шоферу сразу две пятёрки. Тот радостно закивал, он и не заметил, что четыре красные лапы старательно утюжат его новенькое одеяло…
Наконец, подъезд «Сумасшедшего дома». Не обуваясь, летим на второй этаж, вскакиваем в ванную комнату, пускаем горячую воду и прыгаем вдвоём в огромную ванну и только сейчас, придя в себя, дико хохочем.

Полтора месяца в Шанхае пронеслись, как сон. Назад в восточную Корею, снова через Чемульпо и Сеул. Теперь я вёз ящик патронов для наших винтовок и как подарок лично себе, восемь коробок по 25 штук, – дробовые для свого браунинга. Уже в конце марта эти английские патроны марки «Диана» позволили иметь рекордную зорьку: за три-четыре часа 14 кряковых уток и 22 гусей.

Спустя три года я перебрался в свой хутор в Маньчжурии. На следующий год грянула война между СССР и Японией. Мы с Евгением не виделись два года. С начала войны я пошёл служить в СМЕРШ 25-й советской армии, он в отдел снабжения Тихоокеанского флота. В 1946-м году сначала арестовали меня, потом его. И встретились мы снова уже в лагере «6-й километр» под Владивостоком. Когда меня туда привезли, Эллерс, со свойственной ему хваткой, уже работал в зоне в качестве десятника по строительству. Не унывал. Так же острил и хохмил. Мы всё ещё надеялись, что «там в Москве разберутся», что весь срок – по «червонцу на брата» сидеть не будем. На том и расстались.

И всё-таки я бежал. Был пойман, осужден на 25 лет и отправлен на Чукотку. Со всеми родными и знакомыми связь была полностью нарушена. Спустя самых трудных в жизни десятка лет, получив «скидку» срока по решению Военной коллегии Верховного суда, прилетел я из льдов Северного ледовитого океана в Магадан, который показался мне черноморским курортом. Стал наводить справки обо всех родных и знакомых. И услышал страшную весть: Евгений Августович Эллерс расстрелян… За что, почему, – добиться не смог.

Минуло четыре десятка лет, прежде чем я узнал, как это произошло. Оказалось, Эллерс был осужден на восемь лет, из которых шесть уже отбыл и ждал освобождения, когда какой-то «сверхбдительный» опер откопал, в порядке проверки, очередное «дело» заключенного с нерусской фамилией. Возможно, что уже это одно привлекло внимание особиста, была такая «мода» в начале пятидесятых. Одним словом, заметил садист, что может проявить бдительность, доказать, что не даром ест хлеб, да ещё и заработает медальку. Возбудил новое дело, выдернул из лагеря в Москву. А там нашли, что маловато дали мужику. Отыскали какие-то новые грехи в прошлом и «в совокупности» приговорили к высшей мере наказания.

Евгений опровергал высосанные из пальца обвинения, написал прошение о помиловании. И ждал в камере смертников более месяца решения своей судьбы. Представляю, – что он только не пережил. Случись этот ужас несколькими месяцами позднее: не в 1952-м, а в 1953-м году, когда ситуация стала меняться, он был бы оправдан. Но рок: 26 июня 1952 года Верховный Суд СССР оставил приговор без изменений и осужденного свели в подвал, оттуда живыми не возвращались.

А 28 сентября 1995 года – спустя 43 года – по протесту зам. ген. Прокурора, возбужденного давним другом Эллерса (Силина Александра Васильевича), Верховный Суд РСФСР отменил тот приговор и посмертно реабилитировал несчастного белоэмигранта.
Талантливого рассказчика.