Тхоржевский Владислав Павлович (1916)

Дата рождения: 1916 г.
Место рождения: г. Ульяновск
Пол: мужчина
Профессия / место работы: служащий, с июня 1941 в армии, младший пиротехник в/ч 2244
Место проживания: г. Ульяновск

Осуждение: 26 июля 1946 г.
Осудивший орган: Военный трибунал войск НКВД Уральского округа
Статья: 58-1 "б" УК РСФСР
Приговор: 20 лет
Дата реабилитации: 26 ноября 1997 г.

Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; Книга памяти Ульяновской обл.

Биография

Учитель истории, руководитель музея
«Шарташ – наша малая родина»
Тхоржевская Ольга Николаевна
Тел. (+7) 963 273 15 22,
e–mail: oltir@yandex.ru

По дорогам рабства и свободы

Историческое исследование

Екатеринбург

Введение
«Когда Бог призовет меня, останется чемодан Владиных писем, его и мой дневник, неизданная книга «По дорогам рабства и свободы», статьи, фотографии. Не торопитесь сжигать. Это не мусор — это две жизни, данные Богом и пройденные по земле. Может их кто-нибудь когда-нибудь прочтет и задумается о своей жизни и судьбе — у каждого человека она разная. Если бы умела писать, то обязательно всё уложила бы в одну книгу жизни обыкновенных людей — трудолюбивых и преданных друг другу до последних дней».

Так написала Лидия Александровна Тхоржевская через год после смерти мужа и за месяц до своей (30 мая 1994 года).
Этот год был необходим ей, чтобы осмыслить прожитые годы и привести в порядок фотографии, письма, дневники. Небольшая записочка лежала в старом сундучке-портфеле, с такими ходили учителя в 50–е годы, поверх нескольких пачек аккуратно разобранных по годам и пронумерованных писем и дневниковых тетрадок.
В них уместилась биография двух людей: Лидии Александровны и Владислава Павловича Тхоржевских.
Лидия Александровна не узнала, что вскоре после её смерти в 7 номере журнала «Урал» за 1994 г. была опубликована документальная повесть Владислава Тхоржевского «По дорогам рабства и свободы», а через 2 года в 5—6 номере за 1996 г. того же журнала «Урал» была напечатана подборка из её дневников 1941 – 1994 годов под заглавием «Да святится имя твоё. Неотправленные письма».
Оба эти произведения опубликованы одной книгой в 2008 году на средства семьи Тхоржевских с дополнениями и приложением о Первой власовской армии с комментариями Владислава Тхоржевского и воспоминаниями детства Виталия Тхоржевского «Вспоминая воспоминания».
Чтение этой книги глубоко волнует каждого, насколько трагична и светла судьба авторов повести и дневников. Сквозь строки проглядывают не только их судьбы, но и судьба нашей страны и очень многих людей.

Наше исследование мы назвали «По дорогам рабства и свободы», т.к. считаем, что герои нашего повествования всю жизнь стремились обрести истинную свободу, сопротивляясь рабству, как физическому, так и духовному.
Главная цель исследования определить, какие пути проходили люди советского общества в поисках свободы.
После прочтения документальной повести Владислава Тхоржевского и «Неотправленных писем» Лидии Александровны, у нас возникли вопросы, которые надо было уточнить. В повести Владислав очень патриотичен, но ведь он вступил во власовскую армию, которая была создана для борьбы с Советским Союзом и создания свободной от большевиков России: был ли патриотизм Владислава Тхоржевского истинным или это попытка оправдать себя задним числом? В своей повести Владислав Тхоржевский не разу не вспоминает о своей жене, Лидии, она же каждый день молила Бога за него. Может, он не любил её или забыл в плену?

Чтобы найти ответы на наши вопросы и сомнения, мы расширили рамки книжного повествования, постарались разглядеть судьбы наших героев от самых истоков, проследить, на фоне какой исторической реальности шло формирование их личности, какие мотивы двигали этими людьми в разные периоды их жизни. Мы прочитали и распечатали дневники Владислава Тхоржевского, проследили по карте географию его мест жительства, определили круг его интересов, изучили материалы о власовской армии, о тех лагерях и городах, по которым скитался автор-герой повести.

В своём исследовании мы опирались на документы архива семьи Тхоржевских: это документы о рождении, смерти, трудовые книжки, документы об образовании, грамоты, медали, авторские свидетельства, книги по специальности (монографии В.П. Тхоржевского). Перепечатывая письма и дневники, мы старались сохранить авторский текст, но делали некоторую правку орфографии и пунктуации. Говоря о дневниках и письмах, важно отметить, что все авторы всегда ставили точную дату с указанием дня, месяца и года в каждой своей записи, даже маленькая сестрёнка Владислава, Люся.

В дневниках писали часто, почти ежедневно. Большое внимание уделялось природе, окружающей обстановке. В юношеских дневниках Владислава Павловича много стихов лирического содержания. По всему видно, что это только малая часть его творчества. Есть записи о том, что девочки просили его написать им или дать почитать тетрадь со стихами. В кругу однокурсников он слыл поэтом.

Наше исследование охватывает почти весь ХХ век с 1916 по 1994 годы — годы жизни Владислава Павловича и Лидии Александровны Тхоржевских.

Большая роль в исследовании принадлежит руководителю проекта учителю истории Тхоржевской Ольге Николаевне, создавшей семейный архив нескольких поколений. Мы вместе составили план работы, определили задачи, изучили документы, перепечатали отдельные фрагменты дневников, писем и книги. По разделам работа была распределена следующим образом: Таня Глазырина готовила в основном пункт 3.1 (Война и плен), Лена Епанчинцева — 3.2 (Война и разлука), совместно Таня и Лена подготовили материалы по пункту 4 («Пусть будет долгим ожидание, но не напрасным»). В целом, надо сказать, что объём документов, с которыми мы ознакомились во время работы, очень большой. Много времени было потрачено на перепечатку писем и дневников, на поиск фактических материалов для справок. Многие материалы из книги мы сканировали. Не всё, что мы подготовили в процессе работы, было использовано в исследовании. Часть материалов пополнила электронный архив семьи Тхоржевских.

Работа над исследованием была интересной и полезной: знакомство с судьбами реальных людей помогло нам упорядочить наши знания по истории страны, сделав более наглядными некоторые прежде абстрактные для нас факты.

1. Детство и юность Владислава Тхоржевского

Владислав Павлович Тхоржевский родился в г. Симбирске 13 августа 1916 г. в семье польского специалиста–землемера, горного техника Павла Людвиговича Тхоржевского и русской учительницы Александры Васильевны (урожд. Назаровой). Отец был на 20 лет старше матери. Они поженились в феврале 1916 года. Родились дети: Владислав – 1916 г., Николай — умер в раннем детстве, Людмила – 1926 г. До революции семья жила зажиточно. Об этом говорит послужной список Павла Людвиговича Тхоржевского и некоторые строки из дневников и повести его сына.

«После смерти отца у семьи осталась бесценная библиотека, сваленная в угол сарая. Книги в позолоченных переплётах и без них, на многих языках мира».
Павел Людвигович /~ 1875 г.р./ работал в 1893–1899 гг. горным смотрителем на золотых приисках в Оренбургском Крае Торгового дома Поклевского–Козелл, в 1905 г. - маркшейдер на золотых приисках Анонимного Общества в Качканарской системе Оренбургской губ.

«Приказом по ведомству Министерства Юстиции, по межевой части, старшим Землемерным Помощником Межевой Канцелярии, с откомандированием для исполнения обязанностей Уездного Землемера Симбирской губ. 30 / XI 1915 г. за № 3792 представлен в Управление межевой частью к производству в первый классный чин Коллежского Регистратора за выслугу лет со старшинством с 1 августа 1912 г.

Случаям, лишающим права на получение знака отличия непорочной службы, не подвергался. Приказом по гражданскому ведомству от 19 / XII 1916 г. произведен Коллежским Регистратором с 1–го августа 1912 г.» Проводя в жизнь столыпинскую земельную реформу, Павел Людвигович много работает, много ездит. В это время он, видимо, и познакомился с Александрой Назаровой.

После Октябрьской революции Тхоржевский П.Л. автоматически переведён в землемеры I ранга при Симбирской Губернской Земской Управе.

В 1919 г. Тхоржевский П.Л. назначен на должность лесничего Уйского лесничества Челябинской губ., затем, в 1924 г., землемером I разряда при Троицком Окружном Комитете Земельного Управления (О.К.З.У.)

В 1925 г. Областное Кустанайское Земельное Управление назначает Павла Людвиговича Семиозёрным лесничим, «на каковой должности пробыл до 25 / III 1926 г». В это время и происходит надлом в жизни Павла Людвиговича, начинается запойное пьянство.

Потом уехали в Кустанай и кочевали, как киргизы, отличаясь тем, что мы жили культурно. Тут отец начал пьянство – пил месяцами – запоем, продавал вещи и часто валялся в грязи, а, приходя домой, философствовал и говорил о своём древнем роде, рассказывал о своей жизни, гордился польским народом, а когда я противоречил, он из кроткого как заяц человека превращался в тигра, и я тогда вспоминал, что он из-за этого чуть не сделал убийство парня, когда пуля с визгом возилась в полати. (Дневник В.П. 8 февраля 1934 г.)

В 1926 году появляется ещё один член семьи – маленькая Люська. Но и это не спасает отца и семью от краха. В 1928 году он уволен со службы «по собственному желанию». В апреле 1928 г. Павел Людвигович зачислен на службу в Златоустовское Земельное Управление на должность старшего производителя работ, а 4 мая 1928 г. скоропостижно скончался во время очередного приступа своей «болезни».

Владислав тяжело переживает потерю отца: Папа у нас умер в прошлом году скоропостиженно. Он был землемером. Наружность его такая: он был полный и красивый, волосы были курчавы. Я ученик 5 группы. Я очень похож на папу, тоже блондин, такой же сильный. (Дневники В.П. 20 августа 1929 г.) Мне шёл двенадцатый год. Я плакал и думал, что это самое великое горе и что оно не изгладится до конца моей жизни, но возраст взял своё. И я скоро позабыл об нём. (Дневник В.П. 8 февраля 1934 г).

Александра Васильевна с двумя детьми возвращается в Самару. На работу устраивается учителем в сельскую школу станционного посёлка Кротовки под Самарой. Для Владислава 1929–1930 гг. — учёба с 5 по 7 классы Ш.К.М (Школы крестьянской молодёжи). С этого времени и начинается настоящая биография Владислава Тхоржевского. В 13 лет он начинает вести регулярно дневник. В нём отражается поиски себя как личности, своего предназначения в жизни.

20 августа. Утром с мамой пошёл в школу. Однако я не попал в ученики, мама решила сама ехать в Самару, отхлопотать меня.

31 августа. Мне очень хочется учиться.

3 сентября. Сегодня пришёл в школу. В классе теснота. На нашей парте сидят трое. 4 сентября. Ребята все из Кротовки. Меня не хотят пускать за парту, я им не уступил, чуть было не дошло до драки, но на меня накинулись все ребята.

5 сентября. Такие ребята и теснота отбивают охоту учиться. Ребята постоянно придираются, видя, что я с ними не слажу. Я когда-нибудь сяду на поезд и удеру или брошусь с моста в речку.

10 сентября. Я не выдержал придирки и вызвал самого большого драться (Дневник В.П. 1929 год ).

Весь год происходит борьба за утверждение в коллективе: драки, хулиганские выходки. 26 декабря. Дела идут хорошо. В школе я прослыл силачом. У меня дряблые мускулы, но сложение хорошее, очень развита спина. Борюсь с самыми старшими учениками группы «6» и «7». Я заметил, что чем чаще я борюсь с кем–нибудь, то его сила больше влияет на меня. 8 января 1930 г. В школе всё идёт по-хорошему. В этот день меня сгребли «5»-я группа «Б». Но я их разбросал. Все ученики хлопали мне и дразнили их. Поведение ко мне изменилось (Дневник В.П. 8 января 1929 год).
Но было и настоящее геройство.

23 мая в 12 часов вечера у нас в деревне вспыхнул пожар… Я быстро достиг деревни. Пылало два дома. Огонь начал переходить по плетням к гумнам. Я и несколько рабочих начали откидывать плетни в сторону. Когда это дело было сделано, я бросился отстаивать дома. Я и несколько рабочих действовали палками и баграми, разворачивая крыши сараев. Я оттаскивал бревно или потом двери ломал или тащил багор. Отстаивать было трудно. Машины были в неисправности. Ведра никто не давал говоря: «Ну, ещё вы их разобьете». Я работал долго. Когда пожар кончился, оказалось полдеревни сожженной. Я распорол себе ногу, когда горящий потолок полетел на меня и сжёг себе пальцы на ногах. Теперь я из ребят герой (Дневник В.П. 1929 год).

В 1930 г. школу Ф.З.С. ( фабрично – заводская семилетка) в Кротовке переименовали в Ш.К.М. (школу крестьянской молодёжи).

Система образования в СССР выстраивалась по трудовому принципу, чтобы дети получали полезные для жизни навыки.

Справка. Фабрично-заводская семилетка (ФЗС) — общеобразовательная школа в городах, рабочих посёлках и промышленных районах СССР (1926-1934), имевшая целью дать учащимся общее образование и политехническую подготовку, ознакомить с производством. ФЗС состояла из двух концентров: 1-й - начальная школа с 4-годичным и 2-й - с 3-годичным сроком обучения. ФЗС рассматривалась как база для дальнейшего профессионального обучения в системе фабрично-заводского ученичества. Окончившие ФЗС могли поступать в 8-й класс средней школы или в среднее профессиональное учебное заведение. После 1934 ФЗС были преобразованы в неполные средние школы.

Школы колхозной молодёжи (ШКМ) — общеобразовательные неполные средние школы в СССР. Созданы в 1923/23 учебном году как школы крестьянской молодёжи на базе школ I ступени (1-4-е классы) с 3-летним сроком обучения. В ШКМ принимались подростки от 12 до 18 лет. Учащиеся получали общее образование в объёме 7-летней школы и теоретическую и практическую подготовку в сфере сельского хозяйства. Создавались также вечерние двухгодичные и одногодичные ШКМ (с 1928). В 1930 образованы дневные ШКМ с ускоренным курсом обучения. В 1934 году ШКМ преобразованы в неполные средние школы.

Конечно, это обошлось не без борьбы. Выкидывали плакаты. «Долой Ш.К.М., даёшь Ф.З.С.», но это всё покорили и школа пошла по своему руслу (Дневник В.П. 1 ноября 1930 год). В 14 лет Владислав приходит к выводу: Скоро я совсем выявил свой талант. Я несколько заблуждался: я был не писатель, а поэт. Я написал уже несколько стихотворений (Там же ).

Рассуждает о жизни и своем месте в ней: Жизнь это есть азартная игра. Я был раб, жизнь изменилась, теперь они мои рабы, а я их мучитель. Но моё доброе сердце, несмотря на выпитый яд, быстро исправилось и я не притесняю так, как меня притесняли. Я выигрываю. (Дневник В.П. 25 декабря 1930 год).

31 год. В школе у нас стала система работы бригадная. Меня выбрали председателем штаба бригад, то есть я организую самоуправление школой. Закрыт клуб, в нём помещаются лишенцы, которых отправляют на Соловки. К клубу не подпускают на три шага, их полон клуб. Едут они с ребятами. Лай, гам, теснота кругом, суета, сундуки и спёртый воздух. (Дневник В.П. 13 марта 1931 год).

Лишенцы 31 года – это раскулаченные крестьяне. В стране полным ходом идёт коллективизация и ликвидация кулачества как класса.

Просторный дом, купленный с торгов отобрали, деньги вернули и дали квартиру. Переехали мы 26 марта. Вчера я проявил по-настоящему свой талант: я написал не особенно большую поэму. (Дневник В.П. 31 марта 1931 год). Постоянно возраставший спрос промышленности на рабочие кадры в 30-х гг. потребовал ускорить процесс профессиональной подготовки. В 1931 г. Владислав окончил краткосрочный курс горного ФЗУ в селе Ширяево Самарской области с правами помощника горного десятника и, как отличник, был командирован для продолжения дальнейшего обучения в техникум. Детство закончилось. Отважный, сильный мальчик, герой – «хулиган» – поэт – председатель штаба школьных бригад и уже специалист поступает в Самарский техникум строительных материалов.

Годы учёбы в техникуме – это годы поиска себя, определения своего мировоззрения, главных целей жизни. Владислав живёт отдельно от семьи в студенческом городке, в бывшем тюремном изоляторе, в котором размещалось их общежитие. В его дневниках этого периода главными темами становятся отношения с девочками, смена симпатий, поиска истинной любви и серьезные выводы: «мысли о дружеском товариществе» «товарищество поможет мне улыбкой поднять силу воли, упорства и я буду работать, работать и работать, упадничеству не будет места. Я жду ответа жизни!» (Дневник В.П.. 2 февраля 1933 г.)
Солнце садится и день погасает
Свежесть вечерняя лезет в окно
Тихой волною мне грудь обдувает
Мысль последняя угасла давно - (В.П.12 мая 1933г.)
Дневник отразили частые смены настроения, упадок сил и воли к деятельности, стремление найти опору в дружбе, в любви, в общественном идеале.
Вдохновляют идеи перестройки общества по социалистическому плану. 30-е годы – это годы Великого перелома, коллективизации и индустриализации. Владислав серьёзно готовится вступить в комсомол, читает брошюру А.Косарева, первого секретаря ЦК ВЛКСМ (1929—1938), «Задачи комсомола», вдохновляется до такой степени, что не знает, «куда деть энергию, как ее передать в массы. Мне хотелось отдать все силы на великие цели, и поэтому ни одна глупая мысль не мелькнула в голове. Не поэтому ли я работал, не считая время и затрат, на общественной работе?» (Дневник В.П. 12 мая 1933 год).

Огромное впечатление производит на Владислава участие в митинге по случаю приезда в Самару председателя СНК СССР и Совета Труда и Обороны Молотова Вячеслава Михайловича. Я пошел слушать его речь, но никого не пускали, кругом стояла охрана, шли только по пропускам, я же сумел через двор дома Красной Армии пройти и встал под самую трибуну. Через полчаса вышел Молотов, его встретила буря аплодисментов. <…> Нет, это была не толпа, а армия, только без оружия, которая приветствовала своего главнокомандующего. Несмотря на то, что почти никто не знал о приезде Молотова, площадь и улицы были полны народу. А он стоял освещенный предвечерним светом и говорил. Каждый чувствовал вождя, руководителя, полководца, показывающего путь к победе…
Я тоже уходил новый с новыми мыслями и идеями. Любовь — это глупость, она не нужна. Нет, надо бороться за новую жизнь. За высокую технику, надо биться и биться. (Дневник В.П. 15 мая 1933 год)

Владислав увлечён диалектическим материализмом и законами диалектики Гегеля. Он часто ссылается на закон перехода количества в качество на борьбу противоположностей. Коммунистическая идеология, любовь к социализму, к Красной Армии формируют из него пламенного пропагандиста.

В марте 1935 г., после окончания техникума, Владислав Тхоржевский находится в Казахстане на переподготовке в 123 арт. полку сталинских лагерей. Владислав уже в комсоставе, командир взвода, кубики в петлице. Необычное впечатление производит запись от 11 августа 1935 г. Сейчас 7 час вечера. Только что пришёл в палатку с прощального вечера. Я спал часа в 4, пришёл боец и доложил, что нас ждут. Пришли. Как приятно увидеть: сидят 90 с лишним человек людей, которые пришли из колхозов, с золотых приисков, с заводов Усть-Каменогорска и др. мест Сибири, из Алма–Аты. Среди них завхозы, пред. с/советов, счетоводы и другие простые колхозники и рабочие. Вот Шмурыкин - пропагандист ВКП/б/, Токмин - счетовод, кунгурский пожарник, Сидоренко - рабочий золотых приисков, Ольхин - колхозник, Голодов - рабочий. Все эти люди с любовью глядят как мы, начальник команды Верлок, я, старшина Байтурин, садимся за стол, накрытый красной материей. Всем им я старался передать свои знания, а главное, любовь к нашей родине и величайшему построению социализма. Я забывал подготовку в ВУЗ, и всё свободное время учил их любить и защищать дело партии и всей страны. Я глядел, как люди, не видевшие ничего, кроме своей тайги, познавали вино знания. На полит. занятиях я говорил, почему у нас в колхозы отставали, почему падёж был лошадей и т.п. Главное, внушал, что колхоз — это путь к счастливой жизни, лишь только один, и учил любить и защищать его от классовых врагов. Зная колхозы, говорил самое близкое, дорогое и насущное. Видел, как на глазах слушателей блестят слезинки умиления от великой правды нашего строительства. Я и сам с трудом борол волнение и кашель. Сказали бы «иди, умри за советскую власть», я бы кинулся, а за мною все с великой любовью в сердцах без жалоб и сожаления. Вот когда я узнал, что значит социалистическое братство людей. Лишь в Красной Армии с этими полуграмотными людьми, которые теперь стали сознательными строителями социализма. Я понял, что значит любить великую идею Маркса–Энгельса-Ленина–Сталина, что дала миру Октябрьская революция и генеральная линия партии. Вот они, мои воспитанники и в то же время переделыватели моего сознания. После доклада Верлока, они, путаясь в словах, с невыразимой любовью говорили, как они, полуграмотные, поняли о великой своей родине, как они прозрели и благодарили нас за любовь к ним и хорошее отношение. Вот, Сидоренко, путаясь в словах, благодарит меня за то, что я внимательно и чутко относился к слабым и помогал им, а я сидел и думал: «Да разве в этой великой семье можно не любить и не помогать». Всего выступало 15 человек. «Ну что говорить, слова и сердца слиты в одно» - отвечали все. И если бы кто посмотрел, то он бы сказал: «Вот с этой–то Любови и начинается Непобедимая Великая Красная Армии (Дневник В.П. 11 августа 1935г.). Конечно, это ещё юношеский патриотизм и пламенная любовь к Красной армии. Но вера в могущество социалистического строя, в его превосходство над капитализмом, энтузиазм в делах и оптимизм в жизни были характерны для многих людей в СССР. Страна превратилась в огромную стройку. Вот с этими идеями и желанием трудиться для построения нового общества Владислав Тхоржевский получает разрешение не отрабатывать 3 года после техникума на заводе, а поступить в ВУЗ.

2. «Сумей жить, когда жизнь становится невыносимой, и сделай её полезной» Эти строки из повести Николая Островского «Как закалялась сталь» не раз встречаются в дневнике студента Владислава Тхоржевского.

Первые годы студенчества Владислава Тхоржевского были полны лишений и невзгод. В Куйбышеве поступить в институт не удалось, не сдал экзамен по математике. По результатам диплома об окончании техникума зачислен в Уральский индустриальный институт на химико-технологический факультет (УИИ)

Справка. -Университет был учреждён в соответствии с декретом Совета Народных Комиссаров «Об учреждении Уральского Государственного Университета» от 19 октября 1920 года. 5 мая 1925 года постановлением Совета народных комиссаров РСФСР Уральский Государственный Университет был переименован в Уральский политехнический институт (УПИ). В 1930 году в ходе реформы высшего образования (постановление ЦИК СССР и СНК СССР от 23 июля 1930 г. «О реорганизации вузов, техникумов и рабфаков») УПИ был разделён на 10 институтов (втузов): 22 июня 1934 года 7 из 10 втузов, образованных в 1930 году, были вновь объединены в Уральский индустриальный институт (УИИ). В его составе образованы факультеты: чёрных металлов, цветных металлов, химико-технологический, энергетический, строительный, машиностроительный (с 1983 года — механико-машиностроительный), физико-механический (ликвидирован в 1935 году). Объединённый институт включал 61 кафедру, где работали 27 профессоров, 89 доцентов, 120 ассистентов, училось 5072 студента. В сентябре 1934 года была учреждена институтская газета «За индустриальные кадры», выходящая по сей день. 17 декабря 1934 году институту присвоено имя Сергея Мироновича Кирова — первого секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) и секретаря ЦК ВКП(б), погибшего 1 декабря 1934 года.
Главная цель и мечта Владислава Тхоржевского - стать советским инженером.
Инженер родной страны,
Инженер страны, невиданной доселе,
Той страны, где жизнь плещет через край,
Должен я её с другими строить,
Распознать и возглавлять.
Я дойду - прошёл сквозь боли и сомненья,
Полюбил великую страну,
Но больше всего полюбил своё дело. (Дневник В.П. 12 мая 1936 г.)
В этом стремлении его активно поддерживает мама, Александра Васильевна. Из писем мамы мы узнаём, как ей тяжело даётся разлука с сыном, постоянное беспокойство за него и проблемы с обеспечением студента всем необходимым.

12 / IX - 35 г.

Владик!
Твои письма от 1 и 2 так же две открытки я получила. По отношению денег я бы тебе выслала и много раньше, но дело в том, что у нас в школе задержали получку за 1–е, а занять или вывернуться я не смогла, т.к. после твоего отъезда валяюсь малярией, хотя и занятия посещаю, но с грехом пополам. Лечиться, конечно, и буду, но надеюсь на организм. Много приходится лежать. Поэтому и с письмом долго не собралась. Вернее всего – всё на нервной почве.

11/ IX- 35г. Я перевела тебе телеграфом 30 руб. Напиши, когда получишь, - так же сколько будешь получать стипендии - высылать я буду каждый месяц – только зря не трать - питайся лучше и учись. Помни о математике и время зря не убивай».

1-2 курс. Жизнь впроголодь. Мама старается изо всех сил. Работает на износ, шлёт и деньги и посылки с вещами. Приобретение ботинок становится целой эпопеей, их нигде нет, у спекулянтов на рынке – 200 руб. – это при зарплате в 400 руб.

Дополнительно заработать Александра Васильевна в этот период не может, постоянно недомогает из–за малярии, довольно распространённой болезни в те годы. Она надеется на сына и пишет ему: «Вот будешь советским ученым инженером, чего я конечно в недалёком будущем дождусь, а может быть и известным, тогда можно отдохнуть и мне со всех сторон - во-первых, здоровый, умный сын, а потом будешь видеть, что плоды твоего труда не напрасно пропали».

Для Владислава студенческие годы — это мучительные поиски внутренней опоры, идеи, идеала. Он не умеет правильно распределить деньги, часто приходится голодать, в душе отчаяние, паника перед сдачей очередного экзамена.

Моя мечта прорвать силу земного притяжения и вырваться в холодный таинственный космос, к чужим мирам, к чужим планетам (Дневник В.П. 14 июня 1936 г.).

Что значить всё это — паника перед жизнью, трудностями. Голодная жизнь эти три дня всё это и неудачи с учёбой сеют панику. Разве это должно задерживать человеческий путь. Нет! А раз это так то и сердце немного успокоилось (Дневник В.П. 17.11.1936Г.) Внутренняя борьба с самим собой постоянно подкрепляется идеологическими сентенциями о великих задачах и о внутренних врагах.

Ведь годы учёбы 1935–1940 - это годы развёрнутого строительства социализма во второй и третьей пятилетках. Энтузиазм великих строек, борьба с теми, кто не верит в построение социализма в одной стране, троцкистско–зиновьевскими последователями. Вспоминаются летние сталинские лагеря 1935 г. В жизни главное не растеряться. Жить трудно, идёт борьба внутри себя, не радует меня то, что радует других. Не понимание эпохи. Нет. Впрочем, это не я пишу, что-то внутри заставляет писать эти строки и часто в коридоре губы беззвучно шепчут «социализм победит окончательно и бесповоротно «мировой суд истории вынес приговор: производительность силы и стадии капитализма переросли в стадию социализма – капитал как строй, как эпоха должен погибнуть (Дневник В.П. 1936г.).

Огромное значение имели массовые мероприятия: собрания, митинги.
1 декабря 1936 г. Сегодня день Сергея Мироновича. В актовом зале (химфак) после занятия состоялось траурное заседание. Доклад делал какой-то из города, нудно читая свои записи, а затем кое-что добавил своё. В прениях 1-ым выступил бывший зиновьевец. «Я забрызган грязью троцкистско-зиновьевского отрепья». Он каялся, что голосовал за оставление Зиновьева в Политбюро и т.д. В конце заявил: «Вся цель моей жизни будет направлена, чтобы искупить свою вину и быть снова в великой партии Ленина–Сталина, в авангарде рабочего класса». Доверия не было к его словам. Потом выступал директор института Шрейбер. Он был директором Индустриального института в Ленинграде и знал Кирова. Он был там и в день его убийства. Он говорил как-то нежно, «Мироныч». Говорил он долго, всё зало жадно ловили слова, никто не глядел друг на друга, на глазах были слёзы. Он тоже не глядел на нас, на глазах его были слёзы, как и у президиума собрания. А там за спиной в чёрной рамке со свешивающимся на него траурным флагом ласково улыбался Киров. ( Дневник В.П. 1 декабря 1936г.).

Справка Шрейбер Георгий Яковлевич 1896 г – 1945 гг. В марте 1937 года был подвергнут критике за «покровительство врагам народа» и через месяц был уволен с поста директора института, а ещё через месяц исключён из партии. Устроился на Алапаевский металлургический завод мастером цеха. 12 февраля 1938 арестован по обвинению в шпионаже (ст. 58 ч.6 УК РСФСР). Сумел доказать свою невиновность и в августе того же года был освобождён из-под стражи, а дело было прекращено за отсутствием состава преступления. В июне 1939 г. восстановлен в партии. Вернулся в Ленинград, работал на Станкозаводе им. Ильича (ныне Санкт-Петербургский завод прецизионного станкостроения). В 1941 г. вновь арестован, приговорён в 15 годам заключения. Умер, находясь в заключении.

Студент Тхоржевский мучается и ругает себя – «гнилая интеллигентщина», который «вроде Диогена ищете днём с фонарём, что?» «Вы ищете импульс, чтобы он Вам дал толчок, и Вы начали творить чудеса. Вы их ищете в какой-то девушке, которая якобы любя Вас своей любовью, вернёт утраченную способность работать (которой у Вас никогда не было), в людях и даже надеетесь, что кровная обида от кого-либо даст Вам толчок для работы, для работы, для борьбы. Понятно. Теперь я понял Вас, Вы сейчас должны готовить физику. 19-го сдавать, ну а Вы конечно даже не знаете, что входит в программу по физике. Вы ждёте мессию, Вы страдаете, мечетесь в заколдованном кольце,» - ругает, критикует и подхлёстывает себя Владислав. (Дневник В.П. 1936г.).

Неожиданно и необъяснимо для Владислава 26 декабря 1936 г., не выдержав напряжения, после очередной простуды, умирает мама.

Владиславу - 20 лет, сестре Люсе – 10. Владислав хлопочет о пенсии для сестрёнки и, оставив её на попечение родной тёти, маминой сестры, уезжает учиться в Свердловск. Люся часто пишет маленькие письма, скучает, зовёт брата. Вот одно из них.

1 октября 1937 г.

Здравствуй Владик !
Как живёшь напиши я хочу приехать меня жди весной не известно может и зимой.
Дядю Колю расстреляли а дядю Петю забрали. Наверное и его расстреляют. Владик я твои письма буду рвать, а то тётя Маруся будет читать. Я учусь хорошо. Я писала в классе.

Справка. «Назаров Николай Васильевич. Родился в 1892 г., с.Большие Ключи Симбирского уезда Симбирской губ.; русский; образование среднее; исключен из ВКП(б) накануне ареста; уволен с должности начальника паровозной службы Ленинской ж.д. накануне ареста. Проживал: Москва, ул.Земляной Вал, д. 27, кв. 4.

Арестован 29 апреля 1937 г. Приговорен: ВКВС СССР 16 ноября 1937 г., обв.: вредительстве и участии в троцкистской террористической организации. Расстрелян 16 ноября 1937 г. Место захоронения - Москва, Донское кладбище. Реабилитирован 8 декабря 1956 г. ВКВС СССР. Источник: Москва, расстрельные списки - Донской крематорий» . Ещё одна потеря человека близкого, старого большевика, которым гордились в семье и, который мог бы поддержать осиротевших племянников.

На третьем курсе начинается знакомство, дружба и любовь с Лидией Тхоржевской. Эта девушка вытеснила все его прежние привязанности, и их любовь стала тем «дружеским товариществом», о котором Владислав мечтал, учась в техникуме. Того товарищества, которое улыбкой может «поднять силу воли, упорства и я буду работать, работать и работать, упадничеству не будет места».

Лидия Александровна родилась 5 апр. 1917 г. в Екатеринбурге в семье служащего. Её деды и прадеды по обе линии родства были священниками. Однако, отец, Александр Иванович Серебренников 1887 г.р., хотя и окончил Тобольскую Духовную семинарию, а затем Казанскую Духовную Академию, никогда священнослужителем не был, отрезав верхнюю часть своего аттестата о высшем образовании, работал всю жизнь государственным служащим, учителем математики, физики и библиотекарем в школе. К религии относился индифферентно, в церковь не ходил. Его жена, Надежда Павловна окончила епархиальный учительский класс и до замужества поработала учительницей начальных классов. После рождения дочери нигде не работала, но всю жизнь, а прожила она 90 лет, трудилась, не покладая рук, и спасала в трудные годы своё небольшое семейство. Надежда Павловна сама была верующая и воспитала свою дочь в вере в Бога, несмотря на все сложности постреволюциолнного времени. Семья жила в самом центре города, на набережной городского пруда. Лидия последовательно закончила четырехлетнюю школу 1 ступени, фабрично-заводскую семилетку (Ф.З.С.) и образцовую полную среднюю школу № 2 имени Тургенева города Свердловска ( так с 1924 г. назывался Екатеринбург), играла на фортепиано, имела фотоаппарат и любила фотографировать.

О том, как развивалась их дружба–любовь мы узнали из дневниковой записи Лидии Александровны, написанной, видимо, сразу после ухода Владислава Павловича на фронт. Начинаются записи осень 1936 г. – второй курс института. Для Лидии – студенчество это праздник знакомств, дружб, влюблённостей, туристических походов. Весёлая, миловидная, энергичная девушка всегда была в центре внимания однокурсников.

Студент с бледным лицом и большим лбом на втором курсе взялся выполнить какую-то пустяковую просьбу и запомнился ей. На третьем курсе Владислав настойчиво обращал на себя внимание, был вежлив, помогал в учёбе. «Так за книгами и химическими приборами началась наша дружба». «Дружба помогла ему и мне в освоении предметов: я заставляла его работать, а он благодаря своим богатым способностям и сообразительности учил меня думать, а не зубрить» (Записи Лидии Тхоржевской 1936- 1941гг). Кроме того, Александр Иванович помогал Владиславу устроиться на работу, получив несколько часов в неделю на вечерних курсах переподготовки рабочих. На практике в Челябинске «никто так много не работал, как мы с Владей, везде совали наши носы, писали ежедневно отчёты» ( Записи Тхоржевской 1936- 1941гг).

Лето 1938 года. Лидия отдыхает в Анапе с родителями, Владислав – в Куйбышеве у родни. Расставшись, они писали друг другу письма, делились впечатлениями и даже вместе принимали решения. Ведущую роль в их отношениях заняла Лидия. Она наставляет Владика, требует от него внутренней дисциплины, отказа от вредных привычек; он рассказывает ей обо всех своих делах. Жизнь родственников в Куйбышеве поражает его своим бескультурьем, пьянством, дрязгами. Он под влиянием Лидии пересмотрел свои житейские позиции и сообщает в письмах о том, что не может в таких условиях оставлять сестрёнку. Помни, что я встаю, вернее, перехожу на твои позиции понятия морали и норм нравственности, без оговорок и сожаления. Был сегодня у родных и заявил, приду, но я теперь не пью. (Письмо В.П. 25 июля 1938 г.)

Утро. За стеной пьяный скандал. Так начинается день. Тётка поступила работать, и Люся дома всё готовит вплоть до того, что она ходит на базар. Кончила 3-ю группу хорошо. Читает мало, политически и вообще развита мало. Стала очень нервная. Что касается имущества, то оно всё разрушено, сгнило. Книги свиньи съели. И осталось от старого только воспоминание. Одним словом, Лидочка, жизнь придётся делать самому - только бы до этого Люся не испортилась. (Там же)

Я решил взять Люсю в Свердловск (Письмо В.П. 28 июля 1938 г.) Лидия одобряет его решение взять сестрёнку Люсю с собой в Свердловск и помогает через студенческий профком поселить девочку в общежитии с братом.

После 4-го курса турпоездка по Южному Уралу. Поднимались на Таганай, любовались природой в Ильменском заповеднике. «На Таганае мы провели четыре дня. Поднимались на вершину. Какой вид открывается с них, описать невозможно всей красоты и величия природы. Не забыла и до сих пор чувствую, как на скале бьет мне тёплый ветер в лицо и грудь, дышать так легко и свободно, солнце заходит, и в золотых последних лучах его столько нежной тёплой ласки. Перед глазами ширь лесная, необъятная, кое-где серебрится озерко. Хорошо, очень хорошо, когда тебя держат в объятии крепкие руки, улыбаются серые глаза и таким же восторгом бьется молодое сердце рядом с твоим. В эти минуты ни о чем не думаешь: ни о прошедшем, ни о будущем, а только наслаждаешься жизнью. Это была большая радость, большое счастье». (Дневник Лидии Тхоржевской 1936- 1941гг). Остановились в деревне на озере Тургаяк, где и жили дней 10, наблюдали деревенскую жизнь. «Не весёлая она. В деревне всё больше женщины и дети, живут плохо, хозяйство разрушено, нищета и опустелость всюду. Рваные ребятишки и озлобленные бабы встречали нас не особенно приветливо. Домишки плохие, большинство рушится и никому до них дела нет. Запомнился особенно праздник – Петров день. С вечера вся деревня начала пить, а с утра в праздник — ни одного почти трезвого, даже ребят напоили. Зрелище отвратительное: всюду орут песни, кто весёлые, кто печальные, около домов пьяные растрёпанные женщины дико хохочут, некоторые дерутся. Страшные опухшие лица смотрят одичало, и сердцу больно от этого разгула, бедности и бескультурья. Даже деревенская жизнь, воспетая Некрасовым, кажется много пригляднее современной». (Записи Лидии Тхоржевской 1936- 1941гг).

Лидия, так же, как и Владислав, тонко чувствует красоту окружающего мира и близко к сердцу воспринимает неприглядную жизнь людей. Обидно, что коллективизация на Урале не сделала жизнь колхозников счастливее и зажиточнее.

Владислав Павлович летом работает преподавателем на курсах повышения квалификации для рабочих заключенных в городе Ревде, Свердловской области на строительстве СУМЗа. Справка / Среднеуральский медеплавильный завод крупнейшее предприятие на Урале по выплавке меди из первичного сырья, производству из отходящих металлургических газов серной кислоты, выпуску бутилового ксантогената калия. Решение о строительстве медеплавильного завода на базе Дегтярского месторождения медистых пиритов было принято в 1931 году. В 1937 году была запущена первая секция обогатительной фабрики, специально построенной для переработки колчеданных медно-цинковых руд месторождения, первую черновую медь на предприятии получили только 25 июня 1940 года. Эта дата и стала днём рождения предприятия.

Владислав уже неплохо зарабатывает, планирует свою будущую жизнь. Ему нравится пригород около большого завода. С высокой горы он видит крыши домов среди зелени деревьев, мечтает о таком доме.

5/VIII 1939 г.
Между прочим, если будет время, интересные статьи в «Правде». Это «Цена времени» инженера Комарова / «Правда» от 29 .06.39 г./, где он сравнивает работу нач. цеха у нас и в САШ. Очень полезная статья, и если не ошибаюсь, там же статья Жданова (на первой странице) «Англия и Франция не хотят равного договора». Ты и её прочти, а потом обсудим. Это интересно, кто из нас как её поймёт……………. «Правда» хочет развернуть диспут, и если бы было у меня время, я бы обязательно написал о нашем громоздком и бюрократическом управленческом аппарате, о раздувании штатов и неправильных схемах управления (Письмо В.П. .5 августа 1939 г. )

Для Лидии и Владислава это была счастливая пора завершения учёбы, выездов на практику на заводы в Кыштым (на Урале) и в Дзержинск (на Волге). По их переписке можно узнать о некоторых чертах быта страны в те годы — огромные очереди за билетами на поезда, нехватка многих бытовых предметов: достать туфли, выстоять за мануфактурой (ткани), удача – купить пальто. «Получила от тебя две открытки, но, к сожалению, приехать не сможем, так как маме в очереди около пассажа сильно ушибло глаз, и она ничего не может делать, все хозяйство на нас с папой». (Письмо Л.А. 17июля- 1939г.)

«Хорошо, что купил ботинки, спасибо за перчатки, если попадет пальто, то непременно купи, у нас в городе ничего нет. В поход по очередям я еще не была. Около пассажа с утра до вечера за мануфактурой светопреставление». (Письмо Л.А. 18 июля- 1939г.) Но в целом, это было благополучное время, когда множество людей отдыхали в домах отдыха, лечились в санаториях, ездили на море в Крым и на Кавказ. Много времени уделяли чтению хорошей литературы: Шекспир, Дж. Лондон, Островский, Бальзак, ходили в кино. Все эти темы часто затрагиваются в переписке Владислава с мамой, Люсей и Лидией. Ещё хочется отметить, что оба они прекрасно чувствовали природу, и многие страницы их дневников посвящены описанию её величия и красоты. На Урале в Уйском лесничестве я вырос. Много уже гнездится воспоминаний о моей жизни, на всю жизнь врезались сосновые леса и горы. Вот я захожу в гущу бора. Стою и смотрю как вековые сосны, сомкнув пологом свои вершины, мерно качаются. Лес шумит, шумит мрачно и равномерно и вершины качаются в такт его пению, а кругом тишина, темно его сросшиеся вершины не пропускают лучей солнца, его ветви растут лишь на самом верху, и голые стволы стоят как восковые свечи, а я гляжу, задрав, голову на них, и мне кажется, что эти стволы самое высокое в мире, а под ногами мягко стелются остатки трухи каких то потемневших листьев, кругом ни травы, ни зелёного ростка — лишь под одеялом листьев и гнилушек виднеются белые, цветные и др. шляпки грибов, да чёрные, как жуки, шишки сосен. Помню я и светлые полянки, где громадой высятся каменные голые пики горы, а кругом цветут цветы, поют птицы и ласково греет солнышко. Помню я малиновую поляну и ещё много и много, что не перечтешь. Ещё яснее себе помню, как я ложился спать, но никогда не мог заснуть, а лежал часами мечтал. Мечтал по рассказам отца о далёких коралловых странах, о детях капитана Гранта. Ставил себя на их место и переживал по своему подобию приключения. Но ещё яснее я помню мою мечту: когда мне будет 10 лет, я научусь и выйду инженером и в этом мечтательном лесе, который всё время поёт, я выстрою завод, он представлялся мне в виде громадного сказочного замка с какими-то вроде современных вытянутых труб. В то же время ж/дорогу представлял я в виде невероятного размера коровы, на шею которой взбираются по лестницам люди, ставят свои сундуки и, уцепившись за громадных размеров волосы, ждут, когда она пойдёт. (Дневник В.П. 8 февраля 1934 г.)

Оба они были романтики, но Владислав обладал еще смелым и подчас безрассудным характером.

«Приезжай, увидишь нашу трубу. Вчера я на нее лазил. Понимаешь, высота ее девяносто метров, а шахта подъемника в ней сто метров. Смелости лезть хватило, а вот ноги и руки онемели. Залез я по скобам метров на 60 и чувствую: не берут ноги, т.к. лезешь, а они в напряжении. Глянул вниз, а люди как букашки, в ногах усталость и главное дождь шел и скобы мокрые – лезу дальше. Когда залез наверх, в ногах и руках как гири, смотришь вниз и видишь как на ладони два города: Ревда и Первоуральск, а между ними СУМС. Свердловска не видно из-за Волчихи. Она высокая и загораживает его, а он сам к тому же стоит в низине. Впечатление точь-в-точь как смотришь с аэроплана, главное и интересна эта местность – оказывается, леса, поля почти все имею форму прямоугольников. Когда мы смотрели с Таганая, это не так эффектно, так как высота горы набиралась постепенно, а не сразу. Залез я потому, что присутствовал при центровке трубы. Между прочим, для кого это особо важно, это СУМС’а и СУМК’а, то из комиссии, проверявшей центровку, никто не полез. Они сначала заявили, что дождь, а потом сказали, что страшно. Между прочим, раньше такие трубы строили и считали, что выше 60 м трубы строить не будут. Не знаю, залезу ли я на полную высоту трубу, то есть на 150 м. Тогда я был на самой высокой трубе в СССР» (Письмо В.П. 18 августа 1939г.).

Владислав хорошо сходится с разными людьми, ценит трудолюбивых и удалых своих «учеников». В том же письме он пишет Лидии: «Но самым грандиозным для меня вчера был экзамен моей группы трубокладов, из-за чего я и заболел. Комиссия, не считая меня, четыре человека, сидят, как полагается, за столом, а кругом развешаны чертежи. Гоняли их зверски, как на защитах дипломов, спрашивали вплоть до расчетов и при этом ни минуты думать. Люди отвечали массу цифр, материалов и их технологию……………… Ну и так, вчера 14 человек защитили самих себя, ты, Лида, на минутку представь себе тюрьму, где сидят и воры и убийцы и злостные алиментщики и пр. и пр. Я хожу к ним и учу их. Я очень прост с ними, надо сказать люблю здорово своих ребят, уважаю их интересы, а они мои. У меня всегда кошелек и часы с собой, если бы не наши хорошие отношения, их у меня не было бы в пять минут. Сколько гордого начальства поплатилось за свою гордость, ребята берегут меня и предупреждают других, чтобы на меня не покушались (об этом от них же). Я в городе могу не исполнить дел по службе, но табаки им достану, т.к. они люди и хорошие люди, и вот результат. Ребята, которые не боятся ничего, которые сидят на высоте 120 м на трубе (первая труба уже построенная) и болтают с балки ногами, так что у начальства колонии и окружающих бегут мурашки по спине, на экзамене волнуются, путаются, робеют и ведут себя, как школьники. Разве это не гордость, разве этим нельзя гордиться. В работе есть чем гордиться и работу всякую есть за что любить. Но были и срывы, и недостатки, это как при всякой работе. Жаль только, что я не смог сегодня приехать, а хотелось здорово. Приезжай, милая девочка, я буду ждать». ( Письмо В.П. 18 августа 1939г.).

Они жили это время счастливо. Готовились к плодотворной серьёзной работе на благо общества, но время отсчитывало последние годы мирной жизни. 1 сентября 1939 года начнётся вторая мировая война. Страна готовилась к серьёзным испытаниям. Ещё в институте Владислав под руководством профессора Микулинского занялся производством карбида кальция, необходимого для производства ацетилена.

В октябре 1940 г. они окончили институт и, получив дипломы инженера-химика, устроились на заводы города Свердловска. Владислав Павлович — начальник участка по производству карбида кальция на заводе чистых солей и химреактивов, где сразу же проявил себя как толковый инженер, сконструировав установку для самоспекающихся электродов. Учитывая мою работу, мне дали вне очереди квартиру, в которую он «20 июня 1941-го перенёс корзину с книгами, а на 23 заказал автомашину для перевозки остального имущества» .

«Третьего ноября 1940 года я вышла замуж за Владю, вышла по любви и столько же по рассудку. Бурных страстей никогда не испытывала за все свои двадцать пять лет, не увлекалась им до потери сознания, как это бывает со многими, но искренно люблю его всегда. Он был первым, кого я поцеловала, пусть же он будет и последним.

22 июня 1941 г. Началась война, 28 уехал на фронт Владя, и пропал без вести. Встретимся ли мы вновь? Одному Богу угодно». Так закончились записи Лидии Александровны. Но 15/VII- 1943 г. сделана приписка: «Но я жду его и дождусь!» (Записи Лидии Тхоржевской 1936- 1941гг).

Для Владислава Тхоржевского жизнь иногда становилась очень тяжёлой, почти невыносимой, но он жил и сделал её полезной и не только для себя. На этом пути он встретил девушку, которая стала его другом и ангелом-хранителем на дорогах его беспокойной жизни.

Как и прежде, он оставался верным идеям коммунизма.

3. Война, Любовь и Разлука
3.1.Война и плен
В этой части нашего исследования мы будем опираться на публикации в журнале «Урал» № 7, 1994 г. и № 5-6 за 1996 г. и на книгу издательства «Уральское литературное агентство», опубликовавшие посмертно документальную повесть Владислава Тхоржевского и подборку из дневниковых записей Лидии Александровны.

В редакционной статье объединённого номера 5—6 «Урала» за 1996г., предваряя публикацию дневников Л.А. Тхоржевской, отмечается, что в документальной повести Владислава Тхоржевского «По дорогам рабства и свободы. Воспоминания офицера русской освободительной армии» «при всех безоглядных свободах, обретенных нашей словесностью в последние годы» , касается темы, к которой и «по сей день еще мемуаристы и историографы Великой Отечественной войны прикасаются с величайшей (и понятной) осторожностью. Запомниться публикация должна была и тем еще, что история злоключений человека, прошедшего через «огни и воды» («медных труб», увы, не было) боев, плена, служения во власовской армии, а потом и воркутинских лагерей, написана была рукою человека, без сомнения литературно одаренного».

Сейчас уже существует огромное количество публикаций о генерале Власове, власовской армии, советских военнопленных, вступивших во власовскую Русскую Освободительную Армию. / РОА/ Повесть Владислава Тхоржевского - это рассказ участника событий, и, прежде всего, она не о власовской армии, а о советском человеке, советском солдате, попавшем в вихрь событий Великой Отечественной войны, прошедших плен, работу и службу во вражеском стане. О людях, брошенных советской страной, но не переставших любить свою Родину и мечтавших вернуться в свою страну любой ценой.

Таким советским человеком и был Владислав Павлович Тхоржевский. Довоенная жизнь воспитала в нём пламенного патриота, готового бороться за своё социалистическое Отечество. Поэтому когда началась война, он не искал обходных путей, а наоборот, быстро и бодро собрался, чтобы «малой кровью, могучим ударом» разгромить врага на его земле. Уже по пути на фронт Владислав Тхоржевский вступил в бой с немецкой авиацией, которая внезапно налетела и обстреляла их воинский эшелон.

«Первый самолёт известил о себе свистом пуль. Я отошёл от вагона, лёг на бугорочек на спину, лицом к самолётам, и выстрелил во второй самолёт. Мне показалось, что пилот третьего прижался лицом к стеклу кабины. Прицелился и выстрелил ниже этого лица. Пули свистели и падали вокруг меня, а я упорно стрелял в кабину чуть ниже головы пилота. В третий залёт, как мне показалось, они стреляли не по эшелону, а по мне, засыпая градом пуль. Когда появился третий самолёт, винтовка не выстрелила - патроны кончились» Это была первая встреча и первый бой с врагом, а далее, после того как немцы прорвали линию обороны и заняли железную дорогу между Полоцком и Витебском, отступление вместе с частью.

Некоторое время артполк находился под Полоцком. На плацу военного городка лежала неразорвавшаяся немецкая авиабомба, которую Владислав Тхоржевский разрядил, рискуя жизнью.

«Я не спеша, подошёл к бомбе, оседлав её, зацепил ключом взрыватель. И только сейчас до меня дошло: «А если её жало не дошло до гремучей ртути на десятые доли миллиметра? Только один небольшой толчок и она взорвётся! Может быть, вернуться обратно? Ну, её к чёрту!»

Мне помешало самолюбие и неизжитое мальчишеское упрямство. Когда взрыватель был вывернут, я вздохнул полной грудью, выпрямился, рукавом гимнастёрки стёр со лба пот и в большом полукольце наблюдавших различил высокую фигуру командира артполка. Я подбежал к забору, швырнул взрыватель в гущу леса и строевым шагом, как на параде, направился в сторону командира артполка
– Разрешите доложить, товарищ полковник! Вражеская авиабомба обезврежена….
- Отдам под суд! – рявкнул подполковник, не выслушав мой рапорт, повернулся и ушел».
Все эти события начала войны, как и лазанье на трубу в Ревде, говорят о том, что Владислав Тхоржевский был человек смелый, готовый на риск, бесстрашный энтузиаст с авантюрным началом.
Для нас важно в его характере то, как он противостоял превратностям судьбы и невзгодам. Самое тяжкое испытание – это плен. В плен боялись попасть, последнюю пулю оставляли для себя. Сталин выдвинул лозунг «У нас пленных нет, есть предатели». Тем не менее, в 1941 г. в плен захвачены 3,9 млн. советских солдат и офицеров. По оценкам Генштаба РККА, безвозвратные потери армии за первые шесть месяцев составляли 5 млн. человек (это около 9/10 всей предвоенной численности Красной Армии).

Справка. 153 стрелковая дивизия с 11 июля по 5 августа 1941 года находилась в окружении. К августу от её первоначального состава (6000 человек) осталось около 1000 солдат и командиров (офицеров). С 20 июля по 5 августа 1941 года документов дивизии и вышестоящих штабов в Архиве МО СССР не обнаружено.

Их окружили в местечке Труды. Ночью Владислав сумел убежать и примкнул к небольшой группе солдат, «вооруженных и одетых, но голодных». Несколько коротких боев и снова колонна военнопленных. «В Полоцк я вошел уже в двухтысячной колонне пленных. Город был разрушен и сожжен. На площади у штаба на длинной деревянной мачте развевался на ветру огромный красный флаг с черной свастикой в белом круге. У меня сжалось сердце. «Красный флаг революции! Как же так? Неужели немецкая национал-социалистическая партия тоже строит социализм?» То, что я знал о национал-социализме приобрело смысл. Но какой! Теперь мне только стало ясно, какая грозная опасность нависла над нами». Всё, что увидел в этот первый месяц воентехник Тхоржевский на фронте, поразило его настолько, что он начал пересматривать то, во что раньше свято верил. «Очень медленно, понемногу, я стал понимать, кто у нас в стране «враг народа номер один». Сколько людей расстреляли. Вспомнил комбрига Чудина, своего дядю, командира красного бронепоезда, расстрелянных по решению Троек». Появилась свобода мысли и «в плену, впервые за много лет на нашей земле появилась свобода слова – чекисты исчезли, попрятались, а немцам разговоры «швайн-мэнш» не интересовали….Я потерял веру в Сталина, но продолжал верить в неизбежность победы нашей системы, а поэтому считал, что моя задача в плену - установить связь с подпольной ячейкой немецких коммунистов». Начались тяжелые испытания рабства в плену. В Полоцке военнопленных загнали в церковную ограду, расположенную в центре города. «Семь дней без пищи пролежал я здесь на голой земле. На мне не было шинели, нижнего белья, поэтому и теплыми ночами ослабевшее тело напоминало о себе мелкой дрожью. В церкви можно согреться, но я туда не ходил, брезговал. Там пахло мочой и калом, ведь для двухтысячной толпы другой уборной не существовало. Мне она была не нужна, поскольку ничего кроме небольшого количества воды за эти дни в моё желудке не было!».

Потом начался пеший переход длиною более пятисот километров и продолжительностью более двух месяцев через Белоруссию, Польшу до города Сувалки.

В этом страшном пути немецкие начальники «забудут» взять с собой походные кухни и бочки с водой. Они будут кормить военнопленных за счет населения, и то не каждый день. Зато будут расстреливать по дороге падающих, ослабевших, больных, евреев, комиссаров и политруков.

Кормили так: «Каждому совали стограммовый ломтик хлеба, на него клали кусочек мармелада и маргарина. Проходя мимо бочек, пленные получали по кружке подслащённого сахарином “чая”. Когда до меня дошла очередь, я снял с головы пилотку и получил в неё свою порцию. Другие для этого подставляли подолы гимнастёрок или ботинки».

Местные жители сочувствовали пленным и пытались как-нибудь их подкормить Иногда ради развлечения оккупанты разрешали женщинам кидать хлеб за ограду. «Начиналась невесёлая потеха. Пленные бросались на кусок хлеба, вырывали его друг у друга и разрывали на мелкие крошки. В большинстве случаев хлеб никому не доставался, а был размят и растоптан в пыли».

Однажды, один кусок упал недалеко от Владислава. Пленные ринулись, сминая друг друга. «В считанные секунды на земле образовалась шевелящаяся куча, в которую охранники разрядили несколько автоматных очередей, и убитые застыли как памятник растоптанному в пыли хлебу».

Единственной и необходимой собственностью стал найденный в кустах ящик из-под патронов, служивший вместо посуды, с которым Владислав не расставался никогда, даже во сне. Однажды, после получения похлебки, которой угостили пленных местные жители, они были загнаны на базарную площадь. Утомленные длинным переходом люди падали прямо на землю. Владислав упал в неглубокую лужу между двумя красноармейцами. Утром не смог встать.

«Мне стало жутко, когда я увидел по бокам куртки тонкие пластинки льда, искрящегося в лучах восходящего солнца всеми цветами радуги. «Значит, ночью ударил мороз, и я вмёрз в лёд». Опираясь на цинковый ящик, с трудом втащил себя на стол, выждал, пока болтающиеся ноги примут вертикальное положение, встал на них». Толпа пленных пришла в движение, его оторвали от стола и зажали среди тел. Потом еще такой же страшный переход, сон на мерзлой земле и убеждения самого себя, что утром надо встать, собрать свою волю воедино, встать, даже если придется поднимать себя за волосы. Наконец показались Сувалки - лагерь для советских военнопленных. Пребывание в этом лагере стало одним из самых тяжких испытаний, которые выпали на долю Владислава Тхоржевского в годы войны.

«Партия за партией пленные раздевались донага перед входом в лагерь. Охранники прощупывали каждую нитку одежды. Дошла очередь и до меня. Мое имущество: сапоги, брюки, гимнастёрка, брезентовая куртка, ремень и кусок оцинкованного ящика из-под патронов просмотрены. Ремень отброшен в сторону. Попытка вернуть его закончилась ударом по лицу и пинком под зад.

Открылись ворота, и колонна военнопленных вошла в лагерь, разделенный внутри колючей проволокой на ряд блоков. Справа у входа арестблок, где пытали, мучили и расстреливали пленных, рядом с ним штабблок. Слева кронблок для больных, заполненный рядами деревянных бараков. У ворот этого блока лежала длинная поленница из голых трупов. За арест-, штаб-, кронблоками расположилась широкая и длинная площадь, к которой примыкали - слева рабочий блок, блок для белорусов, блок для украинцев, блок для мусульман и кюхеблок, в котором варили баланду для военнопленных. В центре блок для офицеров, справа безымянные блоки.

Колонна выползла на площадь и повернула вправо к блоку с номером восемь. Это был карантин блок, где пленных выдерживали определенное время, а затем разбивали по сортам: на христиан, мусульман, на русских и нерусских. Нацисты с самого начала плена пытались разделить людей на части и натравить их друг на друга. На огромной территории блока номер восемь, видимо, не случайно не осталось ни единой травинки. Конопатое от полузасыпанных ям, песчаное поле блока казалось загадочным и враждебным».

Пленные сидели на песке, ежась от холода. Словно по команде, они начали рыть ямы. Только в них можно было спастись от холодного ветра.

Владислав подружился с военнопленным Алексеем. Они задумали побег, вырыли глубокую яму, но побег не удался. Зато было тепло, одну шинель постелили на дно ямы, а другой укрылись. Всю ночь шел мелкий дождь, а в яме клубился общий пар от мокрых тел. Вскоре Алексей ушел из лагеря. Он был фельдшером, его немцы отобрали для работы, он советовал Владиславу тоже выбираться, пока не стащили крюком за подбородок в общую кучу мертвяков. Выбрав подходящий момент, Владислав обратился к немцу, хорошо знавшему русский язык и отбиравшему пленных, имевших какую – нибудь специальность в отдельную команду.

— «Я ничего не хочу просить, просто мне не хочется умирать в этих ямах. В обмен на свою жизнь я передам Германии крупное изобретение. Я знаю способ прямого восстановления магния из руды. Германии это сейчас очень важно».

Никакого способа прямого восстановления магния из руды не существовало, и ничего, кроме описанного в учебниках, я не знаю. Это был лишь хитрый тактический маневр вырваться  из блока номер восемь, а вероятно, попасть в Германию. Меня пошлют на магниевый завод, а, там я был уверен, есть коммунисты.  И пока я буду создавать опытную установку несуществующего способа, сумею осуществить задуманную цель».  Немец  Салуп обещал помочь.

Мучительные мысли не покидали Владислава. «Правильно ли я сделал? А может это просто предлог для оправдания своего бессилия и подлости, вызванных страхом смерти в этих ямах?»

«Я закрыл глаза, прижал голову к песку и прошептал: «Клянусь, что я не выточу ни одного болта, не нарежу ни одной гайки для нацистской Германии. Клянусь, что я внесу свой посильный вклад в нашу Победу»

Вскоре Владислава перевели в Блок № 3, где жили военнопленные, используемые на различных работах в палатках и землянках. Поместили сначала в палатку, которая показалась «уголком рая».

«Люди лежали вплотную друг к другу. Стояла отвратительная вонь, сильно пахло мочой. Видимо, ночью выйти из палатки было практически невозможно, и люди мочились под себя. Зато было очень тепло. Я прилег на землю и почувствовал себя на грани блаженства. Наконец-то надо мной появилась крыша, защищающая от дождя и ветра». Немного освоившись, Владислав старался помогать тем, кому грозила голодная смерть. Но люди умирали очень часто.

Справка. Сува́лки (польск. Suwałki) — город в Польше, входит в Подляское воеводство, Сувалкский повят. Лагерь был расположен в городе Сувалки в июне и июле 1941 года в качестве Oflag 68, а с осени 1942 Шталаг I / F Sudauen площадью около 50 га. В июле 1941 года в лагере было семь казарм.

Осенью 1941 года в лагерь было от 10 до 20 тысяч заключенных, в годы с 1941 по 1944 г. - от 60 до 100 тысяч, количество советских военнопленных составило на 1 июля 1944 года 5739 человек. В лагере были убиты около 51 680 человек, в основном русские, русские и азиаты (около 800 человек были евреи, итальянцы и поляки). С рабочих мест и удалось бежать в лагерь около 1000 заключенных. Около 2500 польских военнопленных помогла выжить ад лагерей, 10 было убито за предоставленную помощь. Ликвидации лагеря Шталаг Sudauen 1 1ктября 1944 года.

Владислав в Сувалках перенёс заболевание тифом, умирал и выжил в основном из-за собственной силы воли и желания жить. Затем был переведён в штабблок , где жили пленные советские офицеры. Весной 1942 года Владислава Тхорожевкого перевели в Берлин, в филиал лагеря для военнопленных Шталаг ЗД - «Зондеркоманда 806». Лагерь этот находился в пятиэтажном доме, среди домов занятых гражданскими. «На окнах не было решеток, а всю внешнюю охрану осуществлял солдат, медленно прогуливающийся по набережной вдоль зеленых кустарников».

Удивительно, что ехал он на поезде, в пассажирском вагоне среди обычных пассажиров. Его сопровождал добродушный ефрейтор. Военнопленный Тхоржевский со своим конвоиром спокойно прогулялись по городу. Берлин в ту пору еще не бомбили «Столица Третьего Рейха поражала своим великолепием и богатством. Товарами завалены магазины и лавки возле домов. Кругом полно красиво одетых немцев и иностранцев. Улицы города не подметали, а мыли, как полы в доме». Они подошли к обычному пятиэтажному дому. После ванной Владислава провели на пятый этаж, где жили советские военнопленные. «Три этажа занимали французы, англичане, сербы и даже один индус. На первом этаже размещались охрана, кухня, ванная, склады. Это был обычный жилой дом сросшихся друг с другом других пятиэтажных домов на набережной Шпрее, в центре Берлина, напротив Бёрзе-вокзала. Здесь находился филиал берлинского лагеря для военнопленных Шталаг ЗД, носящий название «Зондеркоманда 806»» .

«В команде 806 паёк был такой же мизерный, как везде. Суп варили из брюквы. Но в отличие от Сувалок, вымытой и вычищенной. Население дома не голодало, т.к. военнопленные из других стран получали помощь от Красного Креста, посылки из дома и часто полностью отказывались от жалкого лагерного рациона» Стремясь найти выход на партизан, завязать связь с подпольщиками Владислав добивается перевода на работу в трофейную русскую библиотеку ОКВ.

Справка. ОКВ (от нем. Oberkommando der Wehrmacht, нем. OKW) — Верховное главнокомандование Вермахта, центральный элемент управленческой структуры вооружённых сил Германии в 1938—1945 годах.

«Однажды в ОКВ наступила тишина. Все немцы замерли возле репродукторов и слушали речь Гитлера…» Владислав, как и остальные русские не понимали ни слова, но Массалов перевел: «…Битва за Сталинград решает судьбу Европы. Сталинград должен быть взят и будет взят!». Но через несколько дней в Германии был объявлен траур. Произошел разгром гитлеровских войск под Сталинградом. «Разгром стукнул всех по головам, началась переоценка ценностей».

Справка. Сталинградская битва (17 июля 1942 — 2 февраля 1943) — боевые действия советских войск по обороне города Сталинграда и разгрому крупной стратегической немецкой группировки в междуречье Дона и Волги в ходе Великой Отечественной войны. Положила начало коренного перелома в ходе второй мировой и Отечественной войне.

О том, что в ходе второй мировой войны произошёл коренной перелом, свидетельствуют страницы документальной повести. «Англо-американские войска задолго до открытия второго фронта, уже осенью 1943 года Берлин начали бомбить днём и ночью. «Одна ночь осени 1943 года оказалась особенной. На город сыпались авиабомбы, зажигалки и потоки горящего фосфора. Военнопленных команды 806 загнали в подвал под домом, больше напоминающего бомбоубежище, а братскую могилу».

Уже в 1943году «время изменило Берлин. …пустели полки магазинов, улицы перестали мыть, а затем и подметать. Появились немцы в потрёпанных костюмах, исчезли толпы иностранцев…Все больше становилось женщин и меньше мужчин. Вскоре зарева пожарищ, вой сирен вместе с грохотом падающих бомб стали обычным явлением для столицы Германии» Здание библиотеки ОКВ сгорело и все остальные объекты, которые обслуживала зондеркоманда 806.

Летом 1944 Владислава и его товарища по команде 806 Евгения Летникова направили в лагерь Бирау у бывшей польской границы. Работать их направили на завод фирмы «И.Г. Фарбениндустри». Здесь же они получили право на свободное передвижение, «свободный билет». Сразу же он своему товарищу заявил о своей клятве, Евгений поддержал. Вместо работы они ездили в ближайший город. В течение двух недель они истратили все деньги и продали всю одежду и часть постельного белья. Поражает, насколько военнопленные советские люди в военное время могли свободно разгуливать по Германии. Однако, опасности их подстерегали и рядом работали заключенные под конвоем автоматчиков. Авантюра с производством магния простым восстановлением руды провалилась, хотя доктор наук в Аккене и пригласил на работу в свою лабораторию. Владислав вместе с другом прогулял выданные на проезд деньги и искал выход из своего сомнительно благополучного положения. Ему хотелось связаться с русскими партизанами, он пытался найти выход из сложившейся ситуации. Появились мысли о самоубийстве. Но помог случай. Он встретил Леонида Подгорнова, с которым дружил в команде 806. Леонид сообщил, что ему нужна помощь: «Я чувствую себя окруженным со всех сторон, а мне во что бы то ни стало надо передать через линию фронта очень важный пакет нашим разведчикам». Владислав воодушевился, но так как польского языка он не знал, идти напрямую было нельзя. Подгорный предложил: «Что ж, можешь поступать в двадцать девятую дивизию СС, или, как ее раньше называли, бригаду Каминского. Она на днях пойдет на фронт, тогда ты перенесешь через линию фронта пакет. Только устроиться надо на командную должность, чтоб свободно перемещаться» . Это и подвигло Владислава действовать, и он решился вступить в русско-немецкую армию. Кроме того, нам кажется, здесь ещё могли действовать и другие мотивы. Война сжимала своё кольцо, и быть безоружным одиночкой в такой ситуации опасно. Взять в руки оружие и при первой возможности перейти на сторону Советской Армии. Таких примеров было очень много, когда одетые в немецкую форму советские военнопленные переходили целыми взводами на советскую сторону. Быть полезным, выполнить просьбу Подгорного, действовать, наконец, а не слоняться в поискать приключений.

В середине октября 1944 г. Владислав обратился к полковнику Белаю из бригады Каминского с просьбой о вступлении 29-ю дивизию СС. Летников отказался вступать с ним и на этом их пути разошлись. Бригаду Каминского к тому времени распустили, а остатки включили в создаваемую под командованием генерала Власова Русскую Освободительную Армию /РОА/.

Справка. Русская освободительная армия, РОА 1-я дивизия РОА была сформирована 23 ноября 1944 года, чуть позже были созданы другие соединения, а в начале 1945 года в состав РОА были включены иные коллаборационисткие формирования. 28 января 1945 года РОА получила статус вооружённых сил союзной державы, сохраняющей нейтралитет по отношению к США и Великобритании.

Дивизия на вооружении имела 10 танков «Т-34», 10 САУ, 12 тяжелых полевых гаубиц 150 мм, 42 орудия 75 мм, 6 тяжелых и 29 легких пехотных орудий, 31 противотанковое орудие 75 мм, 10 зенитных орудий 37 мм, 79 гранатометов, 563 станковых и ручных пулеметов и 20 огнеметов. Общая численность достигала 20 000 человек.

Владислав получил звание унтерштурфюрер дер вафен СС и устроился заместителем начальника боепитания дивизии. Но вскоре, взяв увольнительную, он отправился в Берлин защищать диплом инженера. В гостинице для русских встретил Зубова, человека из команды 806. Произошел диалог, и Владислав быстро догадался, что Зубов – гестаповец. Всюду чувствовался подвох, происки гестапо.

Владислав не стал разыскивать Подгорного, а уехал в часть. Солдаты и офицеры дивизии понимали, что полученное оружие нужно было крепко держать в руках, что они с оружием в руках представляют собою ту силу, которая резко изменила положение, как их самих, так и положение их соотечественников в нацистской Германии. Несмотря на вынужденный союз с гитлеровской Германией, нацисты всё же оставались их врагами.

Весной 1945 года Владислав Тхоржевский в составе Первой дивизии РОА был направлен на Восточный фронт, проходивший в то время по территории Германии и Чехословакии. Однако события развернулись так, что отказавшись подчиняться немецкому командованию, дивизия решила уйти на Запад к англо-американским союзникам СССР. По просьбе чешского Комитета восставшей Праги она повернула на восток, сделала 50-километровый бросок и вступила в бой с немецкими частями, засевшими в городе и пробивавшимися в зону американской оккупации. В предместье Праги, Радотине, состоялся второй в жизни Владислава Тхоржевского бой с немецкими захватчиками. «Бои в чешской столице задержали немецкие войска, и советские танковые части, прорвавшись к Праге, окружили и взяли в плен 860 тысяч генералов, офицеров и солдат, не позволив им уйти на Запад» . Война закончилась, Германия капитулировала.

Власовцы, в пылу сражения на время забывшие о своем положении, как бы со стороны увидели на себе чужие мундиры и вспомнили, кто они есть.

Дивизия 9 мая рванулась на Запад, нагонять упущенное время, к территории, занятой американцами. Но уйти удалось немногим. Советские войска преградили им путь.  Описание этих тревожных событий мы так же нашли в публикации Вячеслава Артемьева «Первая дивизия РОА». Это имя не раз упоминается на страницах повести Владислава Тхоржевского. В июне 1944 года В.П. Артемьев вступил в Русское Освободительное Движение и в ноябре, с началом формирования Первой дивизии РОА, был назначен генералом Власовым командиром Второго полка.

По окончании войны работал при армии США в Европе в области исследования и аналитики. С 1950 года состоит на службе Института Армии США Повышенной Специализации по изучению русских и восточноевропейских вопросов, в качестве профессора военных наук. Первая дивизия Русской Освободительной Армии прекратила свое существование в двенадцать часов дня, двенадцатого мая. Последняя команда — «Разойтись!» — всколыхнула неподвижно стоявших в строю людей. Этой последней командой было разрушено все то, что до сих пор объединяло, сплачивало людей. Людьми овладел страх. Страх перед неизвестностью и отчаяние приводили к самым безрассудным поступкам. Торопились... Все были нервно возбуждены, настроение было неестественно приподнятым, движения, голоса — резкие, отрывистые. Наряду с этим выражались мысли полного отчаяния: «Теперь уже все равно, где погибать — здесь или там...» «Пойдем к советам — всех не перевешают, посидим в Сибири и выйдем на свободу, будем жить на своей родине. А Сибирь ведь тоже русская земля...» Иногда группы разделялись и расходились в противоположные стороны — кто на Запад, кто на Восток. Расходясь на советскую и американскую стороны, люди не проявляли по отношению друг к другу ни малейшей враждебности, не бросали друг другу упреков. Невозможно сказать, сколько при этом ушло на советскую сторону и сколько ушло на Запад. Истомившиеся в борьбе, павшие духом — шли на Восток, навстречу неминуемой жестокой расправе и хотя, сознавая это, в глубине души все же тая надежду на спасение.

В этих условиях командование 25-го танкового корпуса назначает Владислава Тхоржевского начальником штаба первой власовской дивизии на период перехода до советской границы.

«Дни и ночи пути на Родину были для меня самым тяжелым испытанием в жизни. Они оказались даже страшнее дней этапа от Полоцка до Сувалок.

Во всех населённых пунктах появились военные из различных советских подразделений, которые начали у нас самовольную реквизицию имущества. В течении первых трёх дней исчезли все верховые лошади и почти все автомашины. В последующие дни у нас отобрали три четверти повозок. Вместе с повозками исчезли и продукты. Необходимо было сохранить дисциплину, не дать разбежаться бывшим власовцам по лесам, предупредить мародёрство, убийства и грабежи гражданского населения. Почти в каждом населённом пункте повторялась одна и та же картина. Советские военнослужащие выходили к дороге и удивлялись, что «немецкие» военнопленные идут одни без конвоя. Потом они всё таки узнавали, что колонна за колонной проходят настоящие живые власовцы. Дикая злоба охватывала бойцов и командиров. В ход шли приклады, палки, камни и даже огнестрельное оружие. Случались и крупные столкновения с кровавым исходом. В одном из бывших немецких лагерей писали всей дивизией письмо Сталину. Осенью из лагеря в польском городе Лобанд началась наша отправка на восток в железнодорожных вагонах теплушках. Было темно и холодно. «Неужели все муки лагеря придётся перенести второй раз – голод, холод, издевательства?! Хватит ли для этого сил? - размышлял я , и , решил: хватит! Была бы в жизни цель. Раз уж я связал свою жизнь с этой несчастной дивизией. Всё-таки не дал людям разбежаться по лесам…» Так закончилась для Владислава Тхоржевского Великая Отечественная война. Он испытал разочарование в кумире и обрёл его снова, прошёл тяжелые испытания голодом, холодом, болезнями, но вреда своему Отечеству он не сделал, гаек и болтов на немцев не точил, никого не убивал и не предавал, в боях участвовал дважды и каждый раз против гитлеровцев. Перед Родиной он был виноват тем, что надел вражескую форму. Он понимал это и был готов искупить свою вину. Возвращение частей Первой «власовской» дивизии РОА на Родину было первым шагом на этом пути.

3.2.Война и разлука.
Молитва моя и любовь охраняют тебя всегда, везде.

Когда Владислав Павлович ушел на фронт и «пропал без вести», Лидия Александровна работала, порывалась даже уйти на фронт вслед за мужем — помешала беременность: вынашивала, а потом растила сына: ждала и верила, верила и ждала... Многим пришлось тогда вот так же верить и ждать - немногие дождались. Она - дождалась. Дневник Лидии Александровны, это документ, в котором отражены её мысли и чувства в самые трудные дни разлуки. Дневник представляет собой две тетради, исписанные убористым почерком. За 1941 год с июня по декабрь — 66 записей, за 1942 г. — 63, 1943 г. – 10 записей, за 1944— 1945 гг. записей почти нет, черновики писем к другу, в основном делового характера.

Эти записи – неотправленные письма, заочный разговор. В них запечатлено страстное движение души, обращение к Богу, Богородице с просьбой, мольбой сохранить любимого. Этот дневник – исповедь, наблюдение жизни, это страстное осуждение всех, кто допустил это страшное бедствие – войну. В этих дневниках поражает раскрепощенность духа, смелость суждений. Кажется почти невероятным, что кто-то мог решиться в то жестокое время доверить бумаге такие суждения и такие оценки...

22 июня 1941 г. Мы провели замечательный день в лесу, купались в реке и грелись на солнце и только поздно вечером, усталые и довольные, приехали домой, где нас ждало ужасное известие. Германия объявила войну.

23 июня 1941 г. Я никогда не забуду то утро - ясное, светлое. В пять часов стук в дверь - принесли повестку Владе. У меня замерло сердце, и страх за друга сковал меня. Потом потянулись часы невыносимой муки. В течение недели их не отправляли, но с восьми утра и до одиннадцати ночи держали в казарме. Я ждала его каждый вечер, слезы давили мне сердце. 28 июня 1941 г. Владислав уехал. Еще 27-го в час ночи Владя пришел домой. Он был бодрый и веселый, а меня душат слезы, мне кажется - часть меня отделили. Нет, я не могу описать всех мучений этой ночи. Так началась война. Так неожиданно прервалась мирная, счастливая жизнь для миллионов людей в нашей стране. Мужчины уходили на фронт, женщины... шли за ними на фронт, работали и растили детей. Лидия Александровна пыталась уйти на фронт, но опытный врач отправил домой растить сына. Женщины ждали… 28 июля 1941 г. Воскресенье. Я одна, мысли о фронте, о людях, гибнущих в бою. Там, под Смоленском, Владя. Мне кажется, нет меры страданиям, сердце рвется на части. Я села за рояль, но слезы не дают мне играть. Бедные матери, сестры и жены, если вы страдаете так же, как я, на сколько же хватит наших сил'? Своё личное горе Л.А. воспринимает уже как общую беду. Беду и горе всех женщин.

Лидия Александровна, как многие женщины, была человеком верующим и в эти тяжёлые дни она обращается с молитвой к Богу.

6 августа 1941 г. Дорогой мой Владя... День и ночь я молюсь за тебя. Господь милосерден, Он сохранит тебя для жизни, для счастья, для нашего сына. Пусть слезы будут напрасны, скорее приди, время нашей встречи. И я воздам хвалу Господу. 8 сентября 1941 г. Владя пропал без вести при бомбежке эшелона. 5 июля 1941 года. Бородич написал это своей жене и повторяет в нескольких письмах. Владислав не нашелся. Что могло случиться с ним? Жив ли он? Дни пошли еще тяжелее и мучительнее, надежды так мало, безотрадно на сердце, и в будущее смотреть страшно. Владик, неужели твой сын не увидит тебя, и ты не обнимешь его? Пресвятая Богородица, защити и помилуй Владислава, верни его моему крошке. 18 октября 1941 г. Войска противника под Москвой. Четыре месяца ужасной бойни, миллионы убитых и раненых воинов, миллионы осиротевших семейств; сотни разрушенных селений, море крови и слез. Велико людское горе, и помочь ему никто не может. Плачут дети, матери, жены; стонет земля от орудийных залпов, а кучка людей наслаждается жизнью и празднует победы, другие сожалеют о поражении. Изверги бессердечные, пусть повиснет над вами проклятие всех обездоленных, замученных и убитых, не смыть вашим потомкам кровавых пятен с рук, не изведать счастливых дней. Чтобы быть хоть чем-то полезной, она идёт работать в госпиталь, где проводит все свои вечера. 2 ноября 1941 г. Мне удалось устроиться в госпитале. Милый мой, здесь я ухаживаю за ранеными, и все думаю о тебе. Есть тяжело больные, лежат по месяцу и больше; все они такие беспомощные и жалкие; сколько терпения и воли надо, чтобы хоть немножко облегчить их страдания. Владик, как мне тяжело, родной мой. Наклоняешься над измученным больным, даешь ему пить, а сердце замирает за тебя, мой друг, где-то ты? 12 ноября 1941 г. Каждый вечер с семи до десяти я в госпитале, но и утомительная работа не дает мне забвенья, все думы о тебе, друг мой. Сколько несчастных, искалеченных людей, сколько страдания. Мальчик мой, не дай Бог, испытать тебе их. Ты вернешься, я верю во всесильного Творца, он сжалится над нами. В дневнике Лидии Александровны часто звучат гневные слова в адрес, тех, кто развязал эту войну. Она обвиняет любое правительство и всех правителей 26 ноября 1941 г. Люди обезумели совсем, воюют за свободу, за счастье - какая нелепость, ведь каждый день кровавой бойни - это бесконечные страдания и горе. Мне непонятно, как кучка сумасшедших бессердечных людей может толкать в объятия смерти и ужасов войны миллионы людей. Пишут об ужасных издевательствах немцев над русскими -ужели можно так осатанеть и уничтожить всю доброту человеческую в сердце? Владя, я не предвижу исхода из этой пытки и в то же время жалко хватаюсь за жизнь, надеясь на Бога, что он пошлет нам встречу на земле. 3 декабря 1941 г. Милый мой, сегодня я шла домой и повстречала соседку. Первый вопрос о тебе: правда ли, что я получила похоронную? Дай Бог, этому никогда не быть. Ты знаешь, как я верю, что небо сжалится надо мной и твоим ребенком, оно вернет тебя ко мне, Владик. Кроме разлуки, неизвестности, тяжёлых вестей с фронта, добавляются тяготы голода и холода в огромном городе. В годы Великой Отечественной войны Свердловск был одной из крупнейших в стране кузниц оружия для фронта. Тысячи свердловчан геройски сражались на фронтах с немецко-фашистскими захватчиками. Всего на фронт ушло более 100 тысяч жителей города. Мощный промышленный потенциал города, сформировавшийся еще в годы индустриализации, был переведен в режим военного времени. Свердловск разместил на своей территории 35 военных госпиталей, открыл 30 новых поликлиник и амбулаторий. Сосредоточение в городе эвакуированных промышленных предприятий, учреждений науки, образования, и культуры способствовали быстрому росту населения — за годы войны оно возросло с 423 тысяч до 621 тыс. человек. 8 декабря 1941 г. Жизнь с каждым днем становится хуже, надвигается голод, мы едим только хлеб и картошку; с большим трудом мама достает молоко. Для этого она в самые морозы ходит километров за восемь. 9декабря 1941 г. Шестой месяц война, и столько же дней я плачу и жду понапрасну. Конца не предвидится. Руки опускаются, делать ничего не хочется; иногда, кажется, что все в мире кончено, и жизнь невыносима. Бедная мама, как она перемерзает, с утра и до вечера бегает по городу, чтобы хоть что-нибудь достать поесть, а как же ей быть, когда у меня родится сынишка, совсем она тогда замается. Иногда мы вместе плачем о тебе, Владик. Какая она хорошая, без нее мне совсем не жить. Папа тоже сильно все переживает и ворчит помаленьку на окружающую жизнь. Так проходят эти печальные дни. 15 декабря 1941 г. Владик, я люблю, и умирать хочу только с тобой, с твоим именем на устах. Если бы Бог дал мне, по крайней мере, еще раз взглянуть на тебя... 21 декабря. Что ждет в будущем? В сердце нет ни надежд, ни желаний. Дни проходят тяжелым кошмаром. Что-то будет с моим ребенком? Ужели он умрет с голоду? С продуктами так плохо, начались перебои с черным хлебом, конца войне не предвидится, массовое убийство продолжается. Господи! Ужели все кончено? 7 января 1942 г. Второй день сижу дома, доктор дал бюллетень, плохо у меня с почками, требуется диета: овощи, молоко, фрукты. Как смешно говорить о таких вещах; я не говорю о фруктах, даже моркови и картошки нигде не достать. Единственное, что достает мама, - это лук. Бедный маленький крошка, что ждет тебя? Что ты будешь кушать? Мне страшно, лучше не родиться, чем умереть с голоду. Какое безумие эта война, и виновники ее будут жить, до них не дойдут ни проклятья, ни слезы. Как бессильны мы - матери, жены, сестры -защитить любимых сердцу, остановить потоки крови. Как ни велико наше горе, оно не в силах уничтожить всю сволочь, что ведет войну, прекратить это убийство. 12 января 1942 г. Сегодня пообедали, а завтра - неизвестно, достанем что или нет. Обед называется - картофельная похлебка, очень редко мясная, и чай как роскошь с молоком. А мне до слез хочется сладкого, хоть бы одну пироженку или конфетку. 13 января 1942 г. Отпуск еще не дают, все тело болит, очень тяжело. Хочется плакать, работать так трудно, скорее бы все кончилось. 19 января 1942 г. Тяжелое горе давит мне сердце. Что сделали с нашей страной, где ее богатства, где русские люди!? Двадцать пять лет нужды и лишений - и в результате такое предательство. 20 января 1942 г. Владик, если бы я знала, что ты жив и здоров, я была бы бесконечно счастлива, ведь сейчас так тяжело живется, так все трудно достать. Хорошо поесть невозможно, многие голодают. Переживем ли мы эти дни? На одного Бога надежда. Мама сильно похудела и как-то сразу постарела; папу замучил геморрой и болит желудок; белый хлеб 400 граммов отдает мне, а сам сидит на ржаном. Как тяжело есть последнее, что тебе отдают, кусок всякий вкус теряет. Денег хватает кое-как и то благодаря маминой изворотливости. С каждым днем все страшнее жить, а если мне не суждено с тобой увидеться, то и вообще не стоит влачить это жалкое существование без хлеба, без идей, без стремлений. В городе начал свирепствовать сыпной тиф, да и не мудрено при таком перенаселении и недоедании. Господи, хоть бы тебя и моих родителей сохранил. Лидия Александровна не считает, что война - это стихийное бедствие и все должны покорно терпеть нужду и голод. Не зря в народе есть пословица «Кому война, а кому и мать родна». Войну развязали правители, а расплачивается народ. 21 Января 1942 г. Великий гений Ленин, что сделали с твоим учением, как извратили, исказили все, чему ты учил. Вместо счастья народ получил невиданное рабство, и только кучка людей и НКВД живут. Страна обеднела, народ измучен, запуган. Всюду ложь, несправедливость и насилие. Двадцать лет советской власти не улучшили жизненный уровень масс, а превратили их в жалкие придатки государственной машины, лишенные всяких прав, мыслей и свобод. То, что ты хотел дать русскому народу, великий вождь, не сбылось, и многие шлют тебе проклятья, ибо наше правительство все свои проделки прикрывает твоим именем. Тяжелые дни. 22 января1942 г. Господи, Пресвятая Мария, не дайте умереть с голоду моему ребенку. Очереди в столовые огромные, мы с мамой по пять часов стоим, чтобы получить немного горошницы и грибов: весной ждут еще большего голода. В деревнях уже давно едят вместо хлеба всякую дрянь. Владик, что с тобой'? Что ждет твоего ребенка? Господи! Неужели ты не слышишь молитвы моей, ужели я так грешна, что нет мне больше счастья?

25 января 1942 г. Я не верю, чтобы люди могли все хорошо жить, любое правительство живет только для себя. Придя к власти, люди забывают, что они люди. Во имя счастья будущих поколений заставляют умирать, а на самом деле с каждым годом все труднее и хуже жить. Какое безумие убить столько народа, и разве правительства от этого страдают? Они так же спят и до отвала едят. Политика всякого правительства - это ложь, наглая до цинизма. Совершенно прав Бакунин, что всякая власть - насилие.

26 января1942 г. Владя, как хочется мне с тобой поговорить, высказать все. что накипело в душе, хочется выплакать горе. Обидно за Россию, за людей. Родина моя, никогда ты не была свободной и счастливой, всякая дрянь правила тобой, а теперь наособицу. Вздохнешь ли ты, Русь, когда-нибудь, или твой удел - вечное рабство и нищенское существование? Да, за такие строки несдобровать было бы Лидии Александровне, попади её дневник в чужие руки. Это мысли рядового человека, так думали и переживали многие люди в первые месяцы войны. Слишком тяжел был удар. Ведь перед войной столько было сказано о силе нашей армии, о том, что война, если и будет, то короткая и на чужой территории. Родной мой Владик, как тяжело. Бедные мои старички, трудно им, но тянут меня, как могут. Мама нервничает, нет денег, взяла в долг 100 рублей, но разве на них что купишь? Мне неизвестно, когда выдадут, да и много ли? Папа с утра до вечера работает, каждый день приносит белого хлеба и все отдает мне. Господи, как тяжело есть этот хлеб. Слезы не успокаивают меня, кажется, не будет конца этой войне, этим безумным дням.

3 февраля 1942 г. Все говорят о наступающем голоде. Уже сейчас на вокзале умирают люди. Смертность повысилась, народ хворает. Господи! Сохрани моего ребенка, он должен жить, чтобы встретиться с тобой, Владик 6 февраля 1942 г. Надо есть меньше хлеба. Иначе не хватит всем. Я одна его ела досыта, придется уменьшить свой аппетит, надо иметь совесть.

7 февраля 1942 г. Картошка вся вышла, остались только хлеб да вода. Молоко по 15 рублей литр только к чаю. Никогда мы еще не жили так плохо. Часто я чувствую себя по-настоящему голодной. Теперь лишнему куску черного хлеба рада. Что будет дальше? Надо менять жизнь, но разве все сразу сделаешь? Уехать в деревню, завести свое хозяйство - един¬ственный выход, да разве сдвинешься с места'? Посмотришь, как на вокзале люди мрут с голода да холода, так свой угол бросать страшно.

12 февраля 1942 г. Иногда люди бывают хорошие. Сегодня я зашла к Шуре Н. на работу, там сидели все наши с завода Воеводина и, как один, дружелюбно и сердечно меня приняли. Мне было очень приятно их сочувствие моему положению и та забота, с какой они говорили со мной о моем здоровье и будущем ребенке. Насколько все это искренне, не знаю, а только сейчас, как никогда, слова утешения и ласки мне необходимы, они возвращают мне желание жить.

16 февраля 1942 г. Мне хочется есть, Владик. Дай Бог тебе не испытать голода, ведь я надеюсь, что ты еще жив. Родной мой, когда же кончится эта война и все страдания? Мама ушла с утра по очередям, сидеть дома одной невыносимо. Обедать сегодня совершенно нечего. В Ленинграде люди мрут тысячами в день, нам пока хоть хлеб дают, но все говорят о сокращении пайка. Что будет! Страшно подумать. Настроение убийственное.

Многие люди болели дистрофией, цингой. Фаина Шарунова, прославленная работница горновой доменной печи, вспоминала: «Я никогда не забуду, как во время работы в цеху упал мужчина-доменщик. Врачи поставили диагноз - дистрофия». В Верхней Салде директор издал приказ о заготовке хвои и дикого щавеля и употреблении в рабочей столовой хвойного отвара для предотвращения заболеваний цингой. В тяжелой обстановке люди не обозлились, не огрубели, а наоборот, старались согреть друг друга вниманием.

20 февраля 1942 г. Мама, тобой одной я живу, никогда ты не была так дорога и близка, как в эти дни несчастий. Сколько любви и самопожертвования ты приносила и принесла мне. Неблагодарная, только теперь поняла я, как мало сделала для тебя. Папа и ты; одни вы делаете так много добра. Господь пошлет вам долгой жизни и хорошего внука.

2 марта 1942 года. В ночь с 1 на 2 родился сын Виталий !

12 апреля 1942 г. Воскресенье. Три месяца я не была в госпитале. Бывает обстановка, которая сильно сближает людей. Дни, проведенные мною с тяжелобольными, оставили в них большое чувство благодарности. Я и не ожидала, что смогу быть настолько полезной людям. С ними мне было хорошо, я помню вечера - зимние, холодные, дома нет огня, на сердце так тоскливо, - и вот я шла в госпиталь, меня ждали, я была нужной: делала перевязки, массажи, поправляла подушки, давала пить, писала письма, читала книги, а иногда мы разговаривали об их семьях, близких, друзьях. О тебе, Владик, я много говорила, и каждый из них выражал искреннее сочувствие. Горе мое забывалось, я делала все, чтобы было легче им; малейшие капризы исполняла без ропота, а некоторые из них даже плакали. Я люблю их, как сестра, и они полюбили меня так же.

29 апреля 1942 г. Говорят, что тебя нет в живых, у всех такое мнение, только я одна этому не верю, жду тебя всем сердцем и верю Творцу, что он спасет тебя. Я не мирюсь с мыслью о твоей смерти, нет, ты жив; ради сына жду возвращения твоего, МОЛЮСЬ и так страдаю. Пройдут эти дни разлуки, слез, ожиданий. Снова ты будешь со мною, любимый, далекий, желанный.

10 мая 1942 г. Близкий, далекий, пишу тебе, потому, что думаю только о тебе и люблю только тебя. Снова в природе весна, а у меня на душе грустно. Хочется счастья, любви, жизни; молодость проходит. Война кончится, и ты вернешься, жду, и сын твой обнимет тебя и засмеется радостно.

17 мая 1942 г. Любимый мой, до каких же пор будет война, ужели еще мало крови пролили палачи-изверги, ведущие это убийство? Печаль и слезы в каждом доме, в каждой семье. Последние люди уходят на фронт. Вчера я видела, как отправляли партию, так напомнило дни твоего отъезда, слезы едва сдержала. Лица мрачные, худые, нет в них жизни, мужества, тупое подчинение чужой воле застыло на них; мало кто смеется, головы опущены, невеселые мысли, видимо, засели в них. Тяжело было смотреть на этих несчастных. Несколько женщин провожали своих близких; молоденькая девушка идет под руку с безусым юношей, она что-то говорит, а он, не слушая, шагает. О чем он задумался? Другая молодая женщина несет котомку, с какой любовью несет она вещи; быть может, это последняя её услуга мужу. Шагов на десять от партии отстали двое - высокий черный мальчик, хорошо одетый, с грустным лицом; он, как большинство, задумчиво смотрит под ноги, а рядом, вытирая время от времени платочком слезы, идет его мать. Без¬раздельное горе на лице ее. Господи, не дай мне провожать сына на фронт!

Иногда они останавливаются, она торопливо целует его в лицо, губы, голову, а слезы так и текут по щекам. Ни слова между ними не сказано, да разве до слов в эти тяжелые минуты. Последний поцелуй, последнее рукопожатие, он догоняет товарищей, а она, прислоняясь к столбу, машет ему рукой. Сын, быть может единственный, идет не фронт, что же осталось ей?

В стране голод, болезни, но все молчат. Крепко запугали народ, никто не посмеет пикнуть, каждый дорожит своей каторжной жизнью, а, подумаешь: для чего? Владик, мы все время голодные, паек так мал, что нам его остается на несколько дней; об одном боюсь, чтобы мог, родители не обессилели окончательно. Живу надеждой, что Витька бу¬дет жить лучше, и ты вернешься к нам.

11 июня 1942 г. Чем же кончатся эти ужасные дни, и будет ли им конец вообще'? Когда спадет с нас гнет и насилие, и мы снова почувствуем себя людьми, а не деревянными пешками в неведомых руках? Владик, я измучена душой, я хочу отдохнуть. Так хочется жизни и счастья, любви и радостей. Ведь года проходят, такие года, как двадцать пять. Молодость, надежды - все рушится под тяжестью этих дней горя и слез. 15 июня 1942 г. Начала работать в одиннадцатой палате - пятнадцать человек очень тяжело больных Добрые мои больные, как хороши и трогательны их заботы обо мне. Вчера купили мороженое моему Витьке, и так они сочувствуют мне и моему положению. Есть же хорошее в людях и благородное. Они выслушивают с терпением про Витьку всю мою болтовню, они говорят про тебя, Владик, и обещают, что ты вернешься. «Сестра Лида» - так зовут меня они, и я горжусь этим, мне легко с ними, и горе не так давит меня. В архиве семьи Тхоржевских хранятся три записочки из госпиталя от раненых бойцов. «Здравствуй Лида Алекс. Поздравляю Вас с прибавлением семейства. Быть здоровым, выздоравливайте скорей и приходите нас проведать. У нас маленькое изменение. Нас перевели всех, где был клуб на 3-ем этаже. Ходят Колобовников и в том числе и я. Ещё Лида Ваше обещание мы получили – зеркальце . 30/I – 42г. Зуев.» «Здравствуйте Лида! Мы Ваш подарок получили, за что очень благодарим. От нас тоже возьмите маленький подарочек и желаем Вам счастья и здоровья. Привет от всех. Киселёв, Куйчук, Колобовников. 3/II- 42 года».

18 июня 1942 г. Родной мой, я все сильнее жду тебя и думаю только о тебе. Не верится, что ты не вернешься, что тебя нет. Благодарю Бога за то, что с тобой и с сыном я испытываю чувство настоящей и вечной любви. Все пройдет в жизни, но эта любовь уйдет со мной в бесконечность. Владик, хотя бы на миг взглянуть, что ты делаешь, как живешь. О смерти твоей я мысли гоню прочь. Молитва моя и любовь охраняют тебя всегда, везде.

29 июня 1942 г. Ровно год, как мы расстались…. Уехать бы в деревню. Настроение у народа пассивное, многие убиты горем, почти у каждого родные на фронте, - конца войны не видно. В стране голод и слезы, на фронте отступление.

Год войны - год ужасных страданий.

Это небольшая часть дневниковых записей Лидии Александровны Тхоржевской. Они иногда прерываются на несколько месяцев. И снова разговор с мужем продолжается. Осенью 1942 года она уезжает в Талицу, где работает начальником участка по производству автола. Семья поселяется на лесном кордоне, где силами Надежды Павловны и Александра Ивановича создают своё хозяйство с коровой, козами, птицей и огородом. Лидия работает в рабочем посёлке на Смолокурке.

Верхом на коне она объезжает участок и приезжает к сыну и родителям.
Жизнь постепенно устраивается, тревоги за сына уходят, но не перестает она переживать за мужа и так же страстно пишет ему в письмах о своей любви, о том, что ждёт его и уверена в их скорой встрече. В дневнике много описаний природы и народной жизни.

Лидию Александровну Тхоржевскую можно считать самым обыкновенным человеком, ибо судьба ее повторение тысяч и тысяч подобных судеб. Так думали и так страдали миллионы людей, и свидетельств тому множество. Однако, нам кажется, что Лидия Александровна была незаурядной личностью: ей был свойственен высокий дар любить и хранить верность и видеть окружающий мир без идеологических шор. «Осень, холодная, печальная, летит желтый лист и, как золото, падает на черную дорогу, а вместе с ним - маленькие снежинки; ветер пробирается за ворот, злой, колючий. Владислав мой, и тебе холодно, где ты? Что с тобой? Мрачная поганая жизнь, и на сердце пусто, холодно, уныло. Нечем дышать, еще никогда Россия не знала подобной жизни. Деревни разорены, народ искалечен, скот худой и мало. Все что-то делают, и от этого только хуже. Раздетые и голодные дети, сколько еще можно терпеть и надеяться, где же исход людским страданиям? Во имя могущества государства, во имя партии гибнет Россия, русский народ. Сколько лагерей, тюрем построено вновь, а если подсчитать все жертвы в них - за это судили Германию, но себя мы не судим.

Все здоровое в людях давят, без жалости насильно. Каждый подозревает другого в шпионаже. Подлость царит кругом.

Если бы вернулся Владислав, я замкнулась бы в семейном кругу, в своем личном счастье, и все окружающее не имело бы смысла.

А сейчас невольно смотришь кругом и думаешь: хуже всего то, что ты бессилен в этом омуте, и всякая сволочь гнетет тебя и управляет тобой ( Дневник Л.А.10 октября 1946 г.).

Дневник — это свидетельство рядового человека, песчинки в вихре событий XX века о времени и о себе. По нему можно судить, какая доля выпала на женские плечи в годы ВОВ, какие трудности переживал тыл и множество людей, которые трудились и творили Победу.

4. Пусть будет долгим ожидание, но не напрасным

Поезд с «власовцами» прибыл в Соликамск осенью 1945 года. Им объявили, что они не заключённые, а временно задержанные. «Будете работать на лесоповале как вольнонаёмные. Когда вас отпустят из лагеря, не знаем - приказа нет, но будет.

Я вздохнул свободней – значит, письмо Сталину сыграло свою роль. Руководитель Советского государства понял власовцев и простил им, что они надели чужие мундиры». Многие власовцы, действительно, были отправлены в Соликамск на лесоповал. Согласно справке Института истории СССР, 36 746 бойцов власовской армии отбыли там наказание и по амнистии от 17 сентября 1955 г. разъехались по домам. Тхоржевский Владислав Павлович 18 февраля 1946 г. был отдан под суд. Во время следствия находился в лагере для заключенных в Соликамске. В мае 1946 г. до приговора он написал Лидии Александровне 2 письма. Первое письмо на старый городской адрес - соседи переслали в Талицу. Насколько был неуверен Владислав, что он нужен ещё Лидии, говорит не только очень осторожный тон письма, но и то, что он адресует его Серебренниковой Лидии Александровне.

Добрый день, Лида! Ты не сможешь себе представить, как трудно писать это письмо тебе. Отгремела война, а жизнь оказалась помятой и исковерканной. Я вышел из войны живым и здоровым, но за свои грехи перед Родиной пришлось отвечать. Без сомнения, я сумею оправдаться перед ней и лет через пять снова буду полноправным гражданином, но ведь сейчас я арестант. Лучше было бы вернуться в Свердловск без руки или ноги, чем писать сейчас это письмо, но, как видишь, судьба (если таковая существует) решила по-другому. Поэтому только остается сослаться на пословицу «От тюрьмы да от сумы не зарекайся!» Духом не падаю, т.к. уверен, что я сумею стать человеком, и что в жизни еще не всё потеряно. Сейчас не буду писать, как всё это было, слишком это длинно, да и вспоминать не хочется — если захочешь переписываться, то когда-либо в другом письме. У меня к тебе просьба — написать, как ты живешь и что в твоей жизни изменилось; где Люся, что с ней, как здоровье Александра Ивановича и Надежды Павловны. Если можешь, то ответь сразу, и извести Люсю, что я жив. Вообще хочется, чтобы сбылись слова Поэта, которые не выходили из головы во время всего плена. Милый друг, а если б ты знала, что я жив, а я — что ты жива. Лидушка, ответь сразу, т. к. никаких других просьб не имею…

Для меня только одно ясно — придется много поработать, чтобы оправдаться перед советской властью. Это я должен сделать и сделаю. А трудности этого периода не имеют существенного значения, т.к. я еще молод, а кроме этого имею специальность и если не через месяц, то, возможно, через год сумею устроиться на работу по своей специальности. Написал бы больше, но я просто не могу представить твоей теперешней жизни, а поэтому писать трудно. Желаю тебе всего хорошего, как и жить всегда. Привет близким и родным, а можешь и не передавать. Я на это не буду в претензии. Всего хорошего, дорогая жена! С приветом, Владислав. (Письмо В.П. 16 мая 1946 г.)

Второе письмо. О себе сейчас писать не буду, скажу только одно – жив, здоров, живу в лагере для заключенных, нахожусь под следствием, в 1941 г. попал к немцам в плен. <…> Напиши, что поменялось в твоей жизни, время прошло много, и я думаю настоящее не похоже на прошедшее. Время, когда я был с тобой. Где мои дипломы? Выбросила ты их или хранишь — т.к. я думаю быть всё же человеком и работать по специальности <…> Написал бы тебе больше, да не знаю, будет ли тебя интересовать моя жизнь, я сам — ведь прошло пять [лет], а за это время многое могло поменяться. Что касается меня, то я сам не изменился, но жизнь дала небольшую трещину. Единственная перемена – начал сильно курить, научился любить и презирать жизнь. За это время было много приключений, а сейчас жизнь серая – лагерная. Если захочешь переписываться, напишу тебе о многом, а сейчас пока всего хорошего.
С приветом, твой Владик. (Письмо В.П. 14 июня 1946 г.)

Ответ Лидии Александровны, первое письмо:
Дорогой мой Владик! Твои письма получила. Тебе покажется странным, но они не были для меня неожиданностью. Все эти годы войны и разлуки ты был с нами, и я верила в твое возвращение. Многое пережито и передумано, но первое чувство к тебе при всех обстоятельствах оставалось прежним. Самым главным событием в моей жизни за это время [стало] рождение сына 1 марта 1942 года. Ему принадлежит вся моя жизнь, прошлая, настоящая и будущая. Если ты найдешь в этом радость и цель своей жизни, то мы будем счастливы вместе.

Люся жива и здорова, находится у тети в Куйбышеве, твои письма я сразу послала ей. Как рада она будет; живет она сейчас у Тумаевых, т.к. тетя Маруся в 1945 году умерла. Мои старички живы и здоровы, много помогли мне в мои дни одиночества и, главное, не теряли никакой бодрости и присутствия духа. Ждут тебя как сына, и если ты не нашел себе другой семьи и не имеешь других привязанностей, то приезжай при первой возможности освобождения. Все свои ошибки перед Родиной ты загладишь, я знаю тебя, твое упорство в работе и честный характер. (Письмо Л.А. от 24 апреля 1946 г.)

Второе письмо Лидии Александровны: Дорогой любимый Владик! Твое третье письмо получила, но страшно жаль, что ты не получил мои. Всё сердце выболело за тебя, мой друг, но я верю, что мы встретимся рано или поздно, и тогда счастье будет в наших руках. Главное, ты жив. Надеюсь, что люди не так жестоки и уж не так велика твоя вина, что ты попал в плен. В твою невиновность я верю, и буду верить всегда, даже и тогда, когда кто-либо вздумает бросать в тебя грязью. Знаю, как ты упорно хотел и работал на благо родины. Самое большое счастье у меня твой сын, он-то хранит меня от всех искушений, не давал падать духом в тяжелые минуты. Я хочу, чтоб ты полюбил его больше меня и всего на свете. Я хочу, чтобы ты завоевал себе жизнь для него и вернулся к нему.

Владик, пиши, можно ли мне приехать к тебе повидаться, можно, нет выслать посылку, что послать? Мама и папа ждут тебя самого, а Витя играет в поезд и всё везет папочку домой. Пусть будет долгое ожидание, но не напрасное. Помни, что ты отец и должен быть примером для сына. Люся пишет мне, но очень мало о своей жизни, вышлю в следующем письме ее письмо ко мне. Владя, можно перевести тебе деньги? Отвечай скорее... Много не пиши, но пиши чаще. Есть ли у тебя бумага? (Письмо Л.А. от 8 июля 1948 г.)

26 июля Тхоржевский В.П. был приговорен по статье 58-б к высшей мере наказания, замененной 20-ю годам каторжных работ и 5-ю годами поражения в правах с конфискацией имущества. Такой приговор был для него полной неожиданностью, т. к. следователь вел во время допросов задушевные беседы и давал понять, что наказание не будет тяжелым. Он зачитывал после допроса текст, а Тхоржевский В.П. подписывал уже не читая.

Когда он получил обвинительное заключение, расписался и начал читать, то ничего не мог понять. «Фамилия моя, а обвинительное заключение на другого человека. Конечно, написано не обо мне, снова прочел начало: «Добровольно перешел на сторону врага…» и его конец: «Не верил в победу Советской армии. Вел антисоветскую пропаганду»…

Никогда и нигде за эти годы я не уронил ни слезинки, а сейчас они вдруг хлынули потоком. – Это клевета! В моем деле этого нет».

После вынесения приговора для Владислава начались новые скитания, но уже по советским лагерям. С апреля 1947 по октябрь 1948 гг. — отбывал меру наказания в ИТЛ п/я 226 г. Ухта в качестве инженера-проектировщика и ст. инженера-электротехника.

С 8 августа 1948 по январь 1949 гг. — лагерь Вой-Вож, проектирование электроустановок в лагере нефтяников.

С января 1949 по февраль 1956 гг. — в г. Воркуте на шахтах № 6,4,5 в качестве старшего электро-слесаря, заведующим электровозным гаражом.

Лидия Александровна тоже надеялась на более мягкий приговор и пришла в отчаяние, узнав его. Мне известен приговор, ужасный, страшный, без надежды на будущее. Владислав, милый, любимый, родной, мужайся, мальчик мой, цепляйся за жизнь, пока жестокие, несправедливые люди не отняли её совсем. Тяжело тебе, но поверь, и мне не легче, я не могу больше молиться, плакать и надеяться на счастье. Всё опустошено во мне, всё переполнено горем за тебя. Чем дальше ты от меня, тем с большей страстью и силой люблю тебя, дороже нет никого на свете. Думать о том, как ты голодный в холодных бараках один, бесконечные каторжные работы под конвоем и за что? Ты ждал справедливого суда, у кого? У палачей? Всюду царит насилие, и ты хотел пробить правдой стену лжи и подлости человеческой, наивный мальчик, своей храбростью и возвращением принёс столько страдания мне и себе, ты понял это, но поздно. Нет сил вырвать тебя, помочь тебе, Господи! Да что же это такое? (Дневник Л.А 9 декабрь, 1946 г).

Первый лагерь для заключенных, который В.П.Тхоржевский увидел на родной земле, располагался в Соликамске, походивший на гитлеровские лагеря, как похожи друг на друга близнецы. «Три ряда колючей проволоки, вышки одной и той же конструкции, расположенные на одних и тех же расстояниях, типовые проходная и ворота.

Даже лозунги схожие: «Труд в СССР – дело чести, доблести и геройства», а у гитлеровцев более лаконично: «Радость через труд» или «Работа освобождает».

«Однотипно и управление узниками. В Сувалках имелся арест блок с начальником Иудой и гестаповцем Генрихом, а в ИТЛ - барак усиленного режима во главе с «начальником» из заключенных и лейтенантом внутренних войск. В Сувалках управлял Штерман (Родионов), в ИТЛ - нарядчик, тоже из заключенных. Там и тут были голодные угнетённые голодные люди, там и тут - паразиты, сытые и хорошо одетые. Я сразу понял, что ИТЛ - школа разрушения нравственных устоев людей. В лагерь попадали трудолюбивые крестьянские парни и девушки, случайно или за нарушение каких- то дурацких правил и зверских законов, например, за сбор зимой на полях неубранных колосков пшеницы, а иногда и просто по злому навету». Над ними издевались, закоренелые уголовники «исправляли их» и выходили на свободу с презрением к любому труду, ворами и негодяями, а девушки – потаскухами. При выходе на свободу они получали задание от «воров в законе», из них вербовали хранителей украденных вещей и барыг». Владислав не верил в существование врагов народа, но человек, придумавший ИТЛ, мог быть только врагом народа. Лагеря служили не только школами преступности, но фронтами, где шли непрерывные спровоцированные войны без выстрелов. Там правили «честные воры».

«Воры требовали от нарядчиков вина и женщин, а от начальства - право не работать. Во всех лагерях правил не писаный закон: «Умри сегодня, а я завтра». Советские лагеря стали для меня новым фронтом без выстрелов, из них нужно выйти не только живым, но и без «исправления души».

Из тюрьмы в Перми Тхоржевский В.П. попал в Ухтинский ИТЛ. Тут ему повезло, отправили работать в проектную контору инженером-проектировщиком электроустановок. Владислав Павлович пишет о том, что он начал заниматься самообразованием, подал заявку на изобретение рудничного взрывобезопасного светильника и «получил авторское свидетельство за номером 77116 как равноправный советский гражданин».

В проектной конторе он встретил лезгина Аколаева, бывшего военнопленного из команды 806, который теперь работал по вольному найму начальником отдела и носил свою настоящую еврейскую фамилию. Он оказался единственным неосужденным из всей команды 806, о которых я что-либо знал. Но вот, с «власовцами» в лагерях Владислав Павлович так и не встретился, видимо, большинство были всё же на поселении.

Осень 1948 года его направили в лагерь нефтяников Вой-Вож. Был занят проектированием электроустановок в лагере нефтяников.

Все эти годы Лидия Александровна и Владислав Павлович ведут активную переписку. Он пишет ей очень подробные письма мелким почерком на 4 –х листах. Лидия Александровна в 1948 году начала в Талице строить свой дом, очень устаёт и сетует в своих письмах. Владислав Павлович отвечает ей очень строго и с большой любовью «… Почему ты занимаешься этим трудным строительством, которое отнимает здоровье не только у тебя, но и у твоих стариков, для которых ты строишь этот дом, делать это в тот период, когда всё неустойчиво, когда неясно, кто в нем будет жить. Жить надо проще для своего здоровья, а дела делать быстро <…> Запомни, что если ты не выйдешь замуж до моего возвращения, жить так, как тебе хотелось бы не сумеешь. Вернусь и дом и т.д. быстро найдём, но не с такими жуткими затратами». Отвечая на её сетования, что жизнь уходит, она стареет … «Милая моя, — где бы я ни был, я вернусь к тебе как любящий муж и тебе не надо думать, стара ты или нет, буду я тебя любить или нет. Я отвечаю заранее — для меня ты никогда не будешь старой, и моя любовь принадлежит только тебе. Надо уметь ждать, любить, верить и сохранять нервы. Когда это будет, не знаю. Но думаю, что это будет не поздно. <…> Верных друзей мало и цены им нет. Тот, кто был другом, тот может ценить дружбу. Вот почему моё отношение к тебе не только как к жене. Я верю, что ты друг. Не будь этого, я бы забыл тебя, как забывают жен, вот почему я хочу говорить с тобой откровенно, так понимать тебя, как я понимаю себя». (Письмо В.П. 29 сент. 1948 г.)

Это было последнее письмо из лагеря Вой-Вож, писем до 1954 года не будет. В октябре 1948 г. — отправка в Воркуту, после чего переписка надолго прекратится.

Комиссию по приему на работу заключенных возглавил начальник шахты Горбунков Георгий Дормидонтович. «Увидев меня он обрадовался и обещал, что освободит, если из танка сделаю проходческий комбайн». Позднее на шахте у них состоялся долгий разговор после которого Владислав Павлович получил задание сделать чертеж и принести его ему. Горбункову не понравился чертеж и он отправил меня работать на шахте на общих условиях. Через день после ухода от Горбункова Владислав Павлович получил задание на подключение шести шинных коробок для углепогрузочных машин. Работать пришлось с закоренелым уголовником, который приказал работать голыми руками. Стояли крепкие морозы за 40 градусов. «Железные предметы, ключи, гайки примерзали к пальцам. Суставы перестали сгибаться, и когда я колотил пальцами одной руки по пальцам другой, они звенели, как костяшки. Но я уже думал не о них, а как бы не отстать в работе от уголовника. Когда я одновременно с ним закрыл третью коробку, то услышал голос:
-Молодец, фашист! А я думал, что мне придется тебе морду чистить. Выдержал я и другое испытание. Через три дня Куликов послал меня в просеку седьмого пласта. Пласт имел в толщину всего семьдесят сантиметров, и по нему непрерывно текла вода. Работать можно было только лёжа на угольной жиже. Надо было подключить к электросети в 380 вольт качающий привод. Я забыл диэлектрические перчатки и не знал, где можно отключить напряжение, к тому же промок до последней нитки. Извиваясь от судорог и боли, всё-таки подключил привод под током. Удивился даже знакомый уголовник:
-Да как же ты, фашист, сумел живым остаться»

«К этому времени на шахте №6 заканчивалось создание каторжного «Речлага». Осуждённых за военные преступления, рецидивистов и бандитов закрыли на замок с парашами. Фамилии заменили буквенными и цифровыми обозначениями, нашитыми на спину и на ногу. Каторжан сдавали и принимали по номерам.

«На всю жизнь мне запомнились первые дни каторги, которую организовали чиновники Берии в лютые морозы полярной ночи. Круглые сутки темно, мороз 40-45 градусов, над Воркутой иллюминация полярных сияний, на которые никто не смотрел. На шахте не было ни бытовок, ни помещений, где можно было бы спрятаться от холода. После окончания смены клеть поднимала на-гора остатки каторжан, мокрых, перепачканных угольной пылью. Они толпою подходили к воротам, и тишину полярной ночи разрывали вопли:
- Начальники, родимые, в ботинках вода застыла!
- Ведите в лагерь! Погибаем!
В небе красочно мелькали разноцветные ленты сияний, а мороз под пятьдесят градусов белил щеки беззащитных людей. У меня тоже застывала в ботинках вода и штаны превращались в камень. Я старался ступать осторожно, чтобы они не лопнули и не рассыпались на кусочки. Конвою из жарко натопленной проходной выходить неохота, но дикий вой толпы действует им на нервы, один из них выходит и дает команду на построение в колону по пять человек в ряд. После построения посчитал, затем снова дал команду:
- Можете расходиться, не хватает двоих! - и ушел в проходную.
Каторжники бросились бежать к единственному зданию шахты, где сидело начальство, крича одно и то же: - Замерзаем!
- Опять, как вчера, будут искать в шахте погибших, - одеревенелыми губами прошептал мой приятель. – Неужели ждать ещё целый час?!
Снова построили, еще раз посчитали, выяснили, куда исчезли двое заключенных и какие это номера. И лишь через полчаса конвой открыл ворота, начиная новый спектакль по сценарию Берии:
-Номер А-776, выходи!
Каторжанин с этим номером вбежал, сдающий сделал на листке фанеры отметку галочкой напротив этого номера и вновь выкрикнул:
-Номер А-704, выходи!
После окончания «первого акта спектакля» принимающий и сдающий уходят в проходную заполнять документы на передачу рабов. Охранники вместе с немецкими овчарками мерзли, злились и недобро смотрели на каторжан. Наконец, появился начальник конвоя и начал обязательную «молитву»:
- ...шаг влево, шаг вправо считается побегом, конвой стреляет без предупреждения ...
- Начальник, пойдем, погибаем – не выдержав, прошептал кто-то.
Начальник конвоя, прервав «молитву», рявкнул:
- Ложись! Лицами в снег! Голов не поднимать, – и ледяным тоном добавил:
- Я вам покажу, фашисты, как нарушать правила. Полчаса будете так лежать. После этого запомните, что в строю разговаривать запрещено.
«Живым мне до лагеря не дойти, - подумал я тогда, - и лица потом не оттереть, гнить начнет». Но испуг на этот раз оказался напрасным, до ушей долетел обнадеживающий разговор:
- Товарищ капитан, поднимай каторжан и веди их в лагерь.
- Они нарушают правила, не подчиняются. Смотрите сами, человек десять не прижали лица к снегу. Я вот этих сначала пристрелю, а потом уж поведу остальных в лагерь.
- Я бы их сам расстрелял, но шахта план не выполняет. Людей нет, а эти, каторжные, в забоях еле-еле, как червяки, ползают, говорят, сил нет. Вот и приходиться идти на уступки этим выродкам, врагам народа!
- Встать! Марш!
Около ворот лагеря снова начинается тот же «спектакль», но с одним дополнительным актом – шмоном. На морозе каторжане раздевались до нижнего белья, некоторых заставляли снимать и ботинки, после сего поочерёдно шли на обыск. Затем снова по тому же гнусному сценарию:
-Номер А-776, выходи!.. Номер…
Наконец вместо занавеса открывались лагерные ворота, над которыми висел огромный транспарант: «Труд в СССР — дело чести, доблести и геройства». Каторжане бежали в столовую, на ходу оттирая на лицах белые пятна .
- Ничего, - хлопнул меня по спине приятель, - не пропадём! Такой кусок хлеба нам немцы на десять человек давали, да ещё и каши полная миска.
- Да, только это нас и спасает, - согласился я с ним.
После еды нас закрывали в бараках. Все ложились, не снимая одежды. Я снимал только сапоги, чтобы с них вытекла вода, а на ноги «обувал» шапку.

Система рабства, созданная Берией, терпела поражение, режим каторжного лагеря разваливался у всех на глазах. Рабский труд в середине ХХ века повсеместно заменялся машинами. Абсурдная власть начала разрушаться и снизу. Начали исчезать «воры в законе», а потом и вовсе исчезли. В 1952 году Владислава Павловича назначили механиком внутришахтного транспорта. Быстро изучил особенности электровозов, вагонеток, путей и скиповых подъёмников. «У меня сразу же появились рацпредложения, и мы с новым начальником начали менять шахтный транспорт».

Как когда-то в 40-е довоенные годы Владислав Павлович работает с огоньком, с радостью, отдавая работе всё время, даже выходные и праздничные дни. Теперь его труд имеет смысл и значение. Правда, расчёт на сокращение срока, «зачёты», поощрения за рацпредложения не оправдываются. Нет ответа и на прошение о помиловании. Но здесь, на каторге, он в своей стране и это его окрыляло. Он верил, что «взойдёт она, звезда пленительного счастья».

Плен и рабство не изменили Владислава Тхоржевского, он верен своим идеалам, верен самому себе. Пройдя все испытания, он обретает внутреннюю свободу.

1952 год. Лидия Александровна тяжело переживает своё одиночество.

Прочитала всё записанное. Много прошло дней , многое изменилось Теперь живу в Свердловске, работаю в школе. Витя учится в 3-м классе. О Талице не вспоминаю, а вот Смолокурку вспоминаю иногда, её не забуду. Слава Богу, родители мои живы, с ними мне легче. На сердце как всегда печально. Вспоминаю часто Владислава. Что бы ни загадала, а судьба неумолимо предвещает мне с ними разлуку, даже письма не разрешили писать. Возьму старые письма и плачу, но слёзы не облегчают душу. Одна отрада в моей жизни – это Витя; мечтать о личном счастье нет времени, да и голова поседела. (Дневник Л.А 1 января 1952 г.).

Прошел ещё год моей жизни, год больших событий. Умер И.В. Сталин, и когда его не стало, слезами наполнились глаза, больно сжалось сердце. Во многом я была не права раньше, теперь мысли и понятия другие. (Дневник Л.А 5 марта 1953 г.).

Скоро кончится эта тетрадь. О, если бы можно было начать другую, где бы с первой страницы было счастье.

Пасхальная ночь, тёмная, звёздная. Мама ушла в церковь, я молюсь о счастье сына, о возвращении Владислава. (Дневник Л.А. 25 апреля 1954 г.).

В 1954 году разрешили писать письма. Лидия и Владислав вырываются из вынужденного молчания. Они вновь ведут свой диалог о дружбе, о любви, о смысле жизни, о долге, о чести, о том, как будут жить после возвращения Владислава.

Писем много, они очень большие, на 3—4 страницах убористым почерком. Их переписка – это: 1954 год - 23 письма, 1955г. – 76, 1956 г. за 2 месяца (январь – февраль) - 14 посланий: писем, открыток , телеграмм.

Из писем этого периода видно, как устала от одиночества, ожидания и забот Лидия Александровна и как устремлён к ней, к её дому, к своей семье Владислав Павлович, как он возмужал и как уверен в себе. Приводим выдержки из письма, которое раскрыло, как он в плену помнил о Родине, о своей Лидии. Не хочу писать оправдания, но в защиту приведу один факт. В немецком плене, в самое худшее его время, когда голод и произвол уносил из лагеря 300—350 человек в день, когда смерть ожидалась людьми как неизбежный рассвет наступающего дня, я писал в землянке, мрачной, холодной, как могила, яме поэму о тебе, о Родине. Я писал ее не золоченым пером на белых листах пергамента, а своим сердцем. Я писал ее молодой горячей кровью по дням моей загубленной жизни. Я не плакал, не ронял слезы на чужую землю, а свою боль и горе ронял словами в простые четверостишья. Я не хотел испробовать свой поэтический дар, он мне не нужен. Мне было бы прискорбно, если бы кто-либо назвал меня поэтом, а не инженером. Поэтому я не обращал внимания на рифму, метафоры и т.д. – за чем так болезненно следят поэты. Я изливал свою тоску и боль, как отбившийся от стаи волк, воющий в пустынном поле на Луну. Время рассеяло листы этой поэмы из 52 четверостиший, но она осталась навек в моей памяти. Так послушай, о чем изнывало мое сердце и голова в эти тяжелые дни моей жизни и с чего начинались мои строки:
Среди пуль, в холодной яме,
Стоит мне глаза закрыть,
Вновь проходит все былое,
Как серебряная нить.
Вижу я свою Лидушку,
Не портрет, совсем живой –
Глаза серые смеются,
Кудри свесились волной.
Пробегают мысли быстро,
Словно вижу все в кино:
Институт, прогулки, танцы
С чем расстались мы давно.
Так давно… И так недавно
Прошли дни нашей любви.
Счастья нету, жизни нету
Только мысли впереди
Между нами много тысяч
Деревень и городов,
Ты идешь своей дорогой,
Я дорогой дня врагов.
Ты вздыхаешь запах сосен,
Смотришь в солнечную высь —
Опалённым и забытым
Обо мне ты помолись,
Помолись о бренном теле,
Что страдает на пути,
В душе светлое, святое
Сам сумею донести.
Донесу до наших сопок
И до каменных палат —
Мне милей родная корка,
Чем немецкий мармелад.

Я донес свои чувства, свою честь, свою любовь к тебе и людям … но не до Каменных палат, а до Воркуты. Но это не беда, я не обижаюсь за это. Я знаю, что имею вину, хотя и малую. Но я знаю и другое, что я был человеком и остался таким до сих пор, хотя сделал много непростительных ошибок. Мое чувство к тебе не изменилось. Во сне мне часто снится институт. Наша скромная, но чистая любовь и слова поэмы:
Ты смеешься громче смеха,
Ярче фосфора в глазах
Солнце ласково играет
В твоих русых волосах
И так много, много было,
Что всего не перечтешь –
Когда вспомнишь, то по сердцу
Словно ходит ржавый нож.
Так же дороги мне сейчас, как и тогда, когда я их писал. Я часто вспоминаю, как потерял подаренную тобой звездочку, как я переживал эту потерю, как я хотел это скрыть от тебя.

Если бы ты знала, как я соскучился по солнцу – по настоящему жгучему солнцу, не по полярному, которое «светит, но не греет». Здесь нет цветов, а те, которые есть, - не пахнут. Даже в Ухте, где много цветов, они не пахнут, лишь некоторые из них издают слабый болотный аромат. Нет, не здесь хотел бы я окончить свои годы. (Письмо В.П.17 февраля 1956 г.)

Владислав Павлович был освобождён 17 февраля 1956 г. по амнистии со снятием судимости и поражения в правах.

«В феврале 1956 года я, получив временный паспорт, купил билет до Свердловска в жесткий купейный вагон и вошел в купе. Там уже сидели два офицера войск внутренней охраны.

Над сиденьями висели зеркала, и я впервые за последние десять лет увидел себя воочию. Зеркальное отображение беспощадно сказало мне правду, от которой я невольно даже отшатнулся в угол. Я увидел лицо, одежду человека второго сорта - вчерашнего раба. Забившись в угол, я боялся повернуться к офицерам. Мне казалось, что сейчас сюда ворвутся охранники, схватят меня за шиворот, выбросят из вагона и, избивая ногами, заорут: «Куда это ты поехал, падаль фашистская?! Как бы не так!» И хотя меня никогда не избивали ни в плену, ни на каторге, тревожное ожидание расправы прекратилось только с того момента, когда поезд набрал скорость и начали исчезать последние огоньки Воркуты.

Но тут меня окружили еще более мрачные мысли: «Куда я еду и зачем? Как встретят? Не останусь ли навсегда человеком второго сорта? А если назовут «фашистом», плюнут в лицо? Что делать - размозжить обидчикам голову и ... снова за колючую проволоку?! Не вернуться ли обратно, пока не поздно» . «Получилось всё не так, как я боялся. Везде и всюду меня встречали приветливо. Устроился работать конструктором в научно-исследовательский институт (УНИХИМ). В стране начиналась новая жизнь, дела шли на подъем. Нам поручили совершенно новое необычное задание - разработать приборы для сернокислотного цеха Бхилайского металлургического завода в Индии. Доверили это дело мне. Я организовал конструкторский отдел, провел исследовательские работы и издал первую свою книгу «Конструирование приборов для стран с тропическим климатом». Приборы, разработанные с моим участием, начали работать во многих странах мира.

Никто не лез мне в душу, не расспрашивал о прошлом, да и я о нем никогда не рассказывал. Окружающие меня, наверное, знали что-то обо мне, но оберегали меня от неосторожных намеков».

Владислав Павлович Тхоржевский стал изобретателем СССР — автором 8 изобретений, причём первое свидетельство выдано 8 авг. 1949 г., а последнее – 7 июля 1982 г. уже на пенсии, когда работал слесарем КИП и А в котельной посёлка Шарташ города Екатеринбурга. Автор нескольких книг по приборостроению, участник и неоднократный бронзовый призёр ВДНХ, отличник химической промышленности СССР, ударник коммунистического труда, член народной дружины, ветеран труда.

Реабилитирован 18 октября 1991года.

Заключение

Познакомившись с письмами и дневниками Тхоржевских Лидии Александровны и Владислава Павловича, мы соприкоснулись с судьбами удивительных людей — простых в жизни, в общении, скромных в быту, но с очень сложным, богатым внутренним миром. Мы увидели, как сформировались основные ценностные установки в юношеские годы Владислава, и как он пронёс их через все испытания. Он сумел воплотить в жизнь лозунг Павки Корчагина: «Сумей жить, когда жизнь становится невыносимой, и сделай её полезной», а также мечту — найти свою «дружбу-любовь».

Встреча Лидии и Владислава в студенческие годы стала прочным союзом не просто двух людей: мужчины и женщины, а дружеским союзом двух душ, который открывает возможности каждому для плодотворной творческой деятельности. Лидия Александровна стала отличным педагогом, учителем химии. Много тёплых воспоминаний оставили о ней выпускники школы и коллеги. Но, главное, они показали, как можно стойко, достойно переносить превратности судьбы, как противостоять давлению внешних обстоятельств и остаться верным самому себе. После смерти Владислава Павловича Лидия Александровна снова начала вести дневник и писать неотправленные письма. Мы начали наше повествование с записки Лидии Александровны и закончим тоже её небольшой записью:

«19 октября 1940 года успешно защитили дипломы и сразу после защиты вечером пошли в театр – шла «Аида», там нас поздравили мои родители.

5 ноября 1940 года зарегистрировали брак, а на другой день сходили в церковь на Ивановском, поставили свечи перед иконой Божьей Матери, Владик подарил мне серебряное колечко с аметистом. Выходя из церкви, дали обещание – будем жить до конца дней своих вместе, и похоронят нас в одной могиле, на которой вырастут два цветочка.

В 1956 году, после пятнадцати лет разлуки, открылась дверь, и он зашел с чемоданом в руках. Встретились, как будто не было разлуки, была радость, любовь, счастье.

37 лет совместной жизни. Владик ее прожил, как задумал еще в юности. А я благодарна Господу Богу за встречу и жизнь с необыкновенным человеком, жизнь нелегкую, но романтичную и прекрасную».

Владислав Павлович Тхоржевский умер 9 марта 1993 г. на 77 году жизни. Он построил дом, посадил не одно дерево, вырастил сына и оставил по себе добрую память во внуках.

Имя Владислава Павловича Тхоржевского занесено в Книгу Памяти Жертв Коммунистического Террора Ульяновской области. В музее Боевой и трудовой славы жителей посёлка Шарташ его фотография размещена на стенде ветеранов Великой Отечественной войны.

Лидия Александровна умерла 30 мая 1994г. Она как будто уснула днём, в своём светлом доме, окруженным белой пеленой цветущих яблонь и вишен.

Они похоронены в одной могиле на шарташском кладбище рядом со «своими старичками».

Выводы
Герои нашего исследования Лидия Александровна и Владислав Павлович Тхоржевские родились в начале XX века. На их долю выпало пережить последствия двух величайших переворотов политической жизни в нашей стране, последствия двух мировых войн, модернизацию страны по сталинскому плану, хрущёвскую оттепель, брежневский застой и перестройку Горбачёва, создание и распад великой империи - СССР.

Великая Октябрьская социалистическая революция и последующая за ней гражданская война привела к изменению социального положения их родителей. Были утрачены привилегии тех сословий, к которым они принадлежали (дворянство, духовенство).

Детство и юность проходили в условиях становления советской трудовой системы образования в СССР, которая позволила им получить хорошие знания и стать профессионалами. Воспитание личности проходило под влиянием советской пропаганды преимуществ социалистического строя, необходимости борьбы с внешними и внутренними врагами, любви к вождям государства и социалистическому Отечеству. Владислав и Лидия по-разному воспринимали идеологическую пропаганду.

Наиболее восприимчив к коммунистическому патриотизму был Владислав. За годы учёбы в техникуме он проникся идеями марксизма-ленинизма, навсегда остался материалистом, а веру в Бога ему заменили законы диалектики. Владислав искренне любил социалистическое общество, верил в силу Партии и Красной Армии. На фронт он пошёл фактически добровольно, по первому зову, как только получил повестку. Он мог бы получить «бронь», но не стал добиваться её.

В плену Владислав Тхоржевский впервые услышал свободное слово и мог сам осмыслить политику Вождей и их «мудрость». Разочарование было истинным и глубоким. Он выжил благодаря силе воли, качественному образованию и авантюризму, который был, видимо, присущ ему с детства и, как многие в то время, простому стечению обстоятельств — удаче. Но страну свою он любил, и, поклявшись не выточить для Германии «ни одной гайки», оказавшись в плену на вольном поселении, фактически бездельничал, как мог и вёл некоторое время асоциальный, странный образ жизни.

Всё, что мы узнали о Владиславе Тхоржевском до начала войны и после его возвращения из плена, говорит о том, что это был трудолюбивый, умный и творческий человек. Он был «романтическим патриотом» в юности и остался им до конца своих дней. Последним сочинением Владислава Павловича была статья «Марксизм и большевизм», написанная в 1993 году, за два месяца до смерти.

Лидия Александровна воспитывалась в семье верующих людей. Она была воспитана на вере в Бога, классической музыке и живописи, на лучших образцах русской и мировой литературы. Она имела очень живой, общительный характер, активно занималась общественной работой, но никогда не вступала в комсомол. Вместе с родителями ходила в театры и на концерты, с мамой в церковь, молилась. Она тоже была романтическим патриотом, но любила не социализм, а природу и культуру, историю и народ своей страны. Её глубоко задевало то, что народ, крестьянство ничего не получило от революции и коллективизации, а жили в бедности, нищете, пьянстве и бескультурье. Во всех бедах она винила правителей государства, а для простых людей старалась, где могла, помогала словом или делом. Лидия Александровна и Владислав Павлович прошли сложный жизненный путь. В этой жизни они обретали свободу, когда наполняли её идеалами любви и верности. Попадая в рабство государственной машины, материальных проблем, они освобождались от него через Веру и Любовь.

Итак, мы получили ответы на вопросы: 1. Тхоржевский Владислав Павлович был искренним патриотом и приверженцем коммунистической идеи, о чём свидетельствует не только его повесть «По дорогам рабства и свободы», но и все его письма, дневники и статьи.
2. Владислав Тхоржевский никогда не забывал о своей жене и в самых гибельных условиях концлагеря посвящал ей стихи о любви.
3. Его творческое отношение к созидательному труду, сознательно подавленное во время пребывания в плену, смогло вполне проявиться даже в тяжелых условиях советских лагерей, помогая трудиться, не покладая рук на благо своей страны.
4. Только верность своим идеалам, умение любить и трудиться дают людям в любых социальных системах возможность и силу обрести истинную свободу.

Список литературы:
1. 153-я стрелковая дивизия_(1-го формирования) // Википедия: свободная энциклопедия (дата обращения 11.12.14)
2. Артемьев В. Первая дивизия РОА. Предисловие //КулЛиб, 2012–2015. [Электронный ресурс]. (дата обращения 15.12.14).
3. Бим-Бад Б.М. Педагогический энциклопедический словарь. — М., 2002.
4. Жертвы политического террора в СССР. [Электронный ресурс] (дата обращения 09.01.15)
5. Земсков В. Спецпоселенцы. Аргументы и факты №30 от 30 сентября 1989г.
6. Кириллов В.В. История России: учебное пособие. — М.: Издательство Юрайт; ИД Юрайт, 2011. — С. 501.
7. [www.vse-adresa.org/book-of-memory/bukva-18/name-66/surname-45/repression-3 Книга Памяти Жертв Коммунистического Террора] [Электронный ресурс]
8. Смыслов О.С. «Пятая колонна» Гитлера. От Кутепова до Власова. [Электронный ресурс]. (дата обращения 06.01.15)
9. Среднеуральский медеплавильный завод // Википедия: свободная энциклопедия (дата обращения 22.12.2014).
10. Тхоржевская Л.А. Да святится имя твоё. Из дневников 1941- 1994 гг. От редакции. // Урал. — 1996. — № 5—6.
11. Тхоржевский В.П. По дорогам рабства и свободы. — Екатеринбург: Уральское литературное агентство, 2008.
12. Уральский государственный технический университет – УПИ // Свободная энциклопедия Урала [Электронный ресурс] (дата обращения 09.01.14)

Приложение №1
Семейный архив Тхоржевских. Тхоржевский Владислав Павлович.
Документы
Папка -1 Подлинники .
1. Родители . Свидетельство о рождении.
Свидетельство о смерти.
2. Документы об образовании. /1935 - 1978гг/
3. Справки и характеристики / 1931 – 1956гг/
Папка -2 Подлинники .
1. Документы . Свидетельство о браке, о разводе, завещания .
2. Научные успехи. Свидетельства ВДНХ, список публикаций в газетах.
3. Личное фото
Папка - 3 Реабилитация
1. Закон о реабилитации жертв политических репрессий /15 окт. 1991г/
2. Письма, справки, свидетельство. Копии документов.
3. Объяснение Тхоржевского В.П. к заявлению от 10 сент. 1976г.
4. Прошение о пересмотре приговора 12 июня 1992г.
5. Письмо вдовы .
6. «Ветерану ВОВ» Награждения ,поздравления.
7. Военный билет.
Папка – 4
Юбилеи: 50 – летие, 60 – летие
Поздравления, грамоты
Папка -5
Почетные грамоты - за достижения в труде.
Папка -6
Авторские свидетельства на изобретения –
1949г. – 8 авг. 1969г.,- 21 июля
1969г., - 4 авг. 1969г. – 23 сент.
1973г. – 24 апр. 1974г.- 20 сент.
1979г. – 22 янв. 1982г. - 7 июля .
Дипломы ВДНХ.
Дневники и письма
Дневники
1929 - 1930гг
1933 – 1934гг
1934г.
1935г.
1936 – 1937гг
Письма
Письма мамы
1935 г. 8 шт
1936г. – 9 шт
Письма и записочки Люси 1937 – 1938гг
Приложение №2
Семейный архив Тхоржевских.
Тхоржевская Лидия Александровна
Дневники и письма
Дневники
1. Записки на листках без обложки о студенческой жизни -34 стр.
1936 – 1941 гг
2. Школьная тетрадь в линейку - 1938 год.
Краснодар – Анапа – Москва 8.08 1938 - 28.08. -38
3. Тетрадь толстая в линейку в коленкором переплёте/ очень потёртая/
Неотправленные письма
1941г. – 33 июня – 29 декабря
1942г. 1 января – 31 дек
Приписка 9 мая 1945г.
Приписка 30 марта 1982г.
1942г. – письма из госпиталя – 3 шт.

4. Тетрадь в коленкоровом переплёте
22.03. 1943г.
9.04 . 1945г. - Письмо Шуре
1945г. – Письмо другу
1946г. Письмо Ал. Андр. – известие о Владе
1946г. Письмо Владиславу авг 1, 14 . 9 окт 1946г. – приговор
1947г. -22 дек
1948г.
27 янв. 1949г. Посл. раз на Смолокурке
19 авг 1949г. – Витя пойдёт в 1 кл.
1 янв. 1952г. – Свердловск – Витя пойдёт в 3 класс
5 апр. 1952г. 35 - летие
5 апр. 1953г. – 37 - летие
25 апр. 1954г. – Пасхальная ночь
27 февр. 1972г. О жизни, Смолокурке, о внуках.
5. Тетрадь №1 школьная в линейку в розовой обложке
1 янв. 1993г. – о женитьбе Саши
14 марта 1993г. – о смерти Влади. Вложены письма внуку – 90-е гг
6. Тетрадь №2 – о тебе
1993 – 1994г.
7. Тетрадь №3
9.03 1994г. – Год после смерти Владика
26.05 1994г. – посл. запись
Умерла Лидия Александровна Тхоржевская 30 мая 1994г.
Письма.
1938год - 9 писем , 8 открыток
1939год -15 писем , 17 открыток
1945г. – 7 писем, 6 открыток, 1 телеграмма
1946г. 123 писем
1947г. 16 писем
1948г. 12 писем
……………………
1954г. 33 письма
1955г. – 78 писем
1956 -16 писем
Итого 232 письма