Толмачев Мстислав Павлович (1916)

после окончания института, 1939 г.
  • Дата рождения: 13 июня 1916 г.
  • Место рождения: ст. Пограничная (КВЖД), Манчьжурия.
  • Пол: мужчина
  • Национальность: русский
  • Гражданство (подданство): СССР
  • Образование: высшее
  • Профессия / место работы: учитель, преподаватель русского языка и литературы в школе, г. Горький
  • Партийность: б/п, член ВЛКСМ
  • Дата ареста: 20 декабря 1940 г.
  • Обвинение: 58/10 и 19-58/8 (антисоветская агитация и подготовка террористического акта)
  • Осуждение: 29 января 1941 г.
  • Осудивший орган: Военный трибунал 18-го стрелкового корпуса
  • Статья: 58-8, 58-10
  • Приговор: 7 лет ИТЛ и 3 года поражения в правах
  • Дата реабилитации: 1957 г.
  • Основания реабилитации: отсутствие состава преступления
  • Источники данных: воспоминания М.П. Толмачёва « Такая долгая полярная ночь».

Фотографии

Биография

Толмачёв Мстислав Павлович (1916 – 2007) – советский педагог, писатель, политзаключённый.

Родился 13 июня 1916 года. Мать Мстислава Толмачёва - Павлина Николаевна Толмачёва, урождённая Пачева(1881-1971), болгарка по происхождению, из мещан г. Одессы. На 1904 г. её семья оказалась в Порт-Артуре, где, вероятно, оно и познакомилась с отцом Мстислава – Павлом Толмачёвым. Павел Николаевич Толмачев-Ротарь( актёрский псевдоним - Волховской)(1879 – 1919) происходил из дворян Новгородской губернии. По семейным преданиям Толмачевы вели свой род от новгородского князя Мстислава-Георгия. В его честь и был назван Мстислав Павлович. По окончании Петербургского университета работал в почтово-телеграфном ведомстве. На 19.10.1897 г. – служащий почтово-телеграфной конторы в г. Новая-Ладога Санкт-Петербургской губернии. На 1901 г. находится в китайской Манчжурии – в г. Мукден. Участник в прокладке телеграфной линии Кяхта-Пекин. Затем заведовал полевой Мукденской конторой, работает в г.Инкоу, руководит телеграфным отделением при русском посольстве в Пекине. На начало русско-японской войны - в чине губернского секретаря служил в почтово-телеграфной конторе Порт-Артура. После разрушения в ходе осады города почтово-телеграфной конторы работал на полевом телеграфе, потом в поезде наместника царя в Порт-Артуре, поддерживая телеграфную связь с императорской ставкой в Петербурге. Потом снова работал на военно-полевом телеграфе, а затем в качестве добровольца командовал 6-й Квантунской Дружиной ополчения. В ходе боевых действий был ранен. Позднее за участие в обороне Порт-Артура награжден орденами святой Анны, святого Станислава и святого Владимира с мечами. Имел также 5(?) медалей. Среди них - «За поход в Китай» (1901) и «В память русско-японской войны»(1906). А также имел 2 нагрудных знака – бронзовый крест «…Государственного ополчения Сибирского военного округа и дружин, сформированных по военным

обстоятельствам на Дальнем Востоке»(1906 г.) и крест «За Порт-Артур»(Крест за оборону Порт-Артура)(1914 г.), утверждённый к десятой годовщине начала обороны крепости.

После падения крепости, смог избежать плена и с семьёй( (жена, ее мать и сёстры) вернутся морским путём(маршрутом Шанхай-Гонконг-Сингапур-Коломбо-Аден-Каир-Константинополь-Одесса) в Россию. В Одессе, прекрасно владея английским, немецким и французским языками, служил на индоевропейском телеграфе, получал по тем временам хорошее жалованье. По воспоминаниям сына, принял участие в событиях революции 1905-07 гг. – «с дружиной революционных рабочих участвовал в перестрелке с «черной сотней». В 1910-е(?) гг. серьёзно увлёкся выступлениями на сцене, стал заметным актёром Одесского городского театра. Гастролировал по России, в частности, в частности в г. Новая Ладога. Как профессиональный актёр, играл как в групповых спектаклях, так и выступал с сольными номерами, а также являлся постановщиком ряда спектаклей. Среди образов, воплощенных П.Н. Толмачёвым на сцене – Михаил Васильевич Кречинский(«Свадьба Кречинского», комедия в 3-х действиях, соч. А. Сухого-Кобылина), номерной («Отель Виктория, миниатюра в 1 действие, соч. Рубенкова), вор («Вор», пьеса в 1-м акте, соч. О. Мирбо), Шипучин Андрей Андреевич («Юбилей», шутка в 1 действие, соч. А.П. Чехова), Сергей Владимирович Волынцев ( «Цепи», драма в 4-х действиях, соч. Южина(Сумбатова), князь Шаховский («Царь Фёдр Иоаннович», трагедия в 5-и действиях, соч. А.К. Толстого), Семён Годунов(«Царь Борис», трагедия в 5-и действиях, соч. А.К. Толстого). Играл в спектаклях «Камо грядеши»(постановка Н.Д. Горина), «На рельсках»(комедия в 3-х действиях, соч. Н.А. Хлопова). 29 декабря 1913 г. в Одессе состоялся бенефис П.Н. Толмачёва – спектакль по произведению Шиллера «Разбойники» (в постановке Н.Д. Горина и самого П.Н. Толмачёва).

Примерно к началу Первой мировой войны П.Н. Толмачев был переведён по службе в Хабаровск, где якобы, вновь таки, по воспоминаниям сына, как политически неблагонадёжный, некоторое время состоял под наблюдением полиции. Затем продолжал службу в Манчжурии, в почтово-телеграфном ведомстве на станции Пограничная Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) (сегодня - посёлок в составе городского уезда Суйфыньхэ городского округа Муданьцзян провинции Хэйлунцзян (КНР), на самой границе с Россией, недалеко от ст. Гродеково и пос. Пограничный Приморского края) . Здесь в 1916 г. родился Мстислав. Позднее П.Н. Толмачёв получил назначение начальником почты при российском консульстве городе Ханькоу (сегодня г. Ухань(«трёхградье Ухань»), административный центр провинции Хубэй, самый густонаселенный город центрального Китая). И на ст. Пограничной, и в Ханькоу Павел Николаевич не оставил актёрского ремесла, продолжая активно выступать на сцене, а также в качестве постановщика и режиссера(в 1916 г. - театр-миниатюр в Клубе вольно-пожарного общества ст. Пограничной и большой спектакль-концерт под управлением П.Н. Волховского(Толмачёва) в Железнодорожном собрании ст. Пограничной в пользу оснащения созданного русскими артистами санитарного поезда и помощи потерявшим трудоспособность на войне актёрам., в 1917 г. – « Вечера искусств» в г. Ханькоу).

В г. Ханькоу П.Н. Толмачёв заболел(нервный спазм пищевода) и несмотря на поездки в Японию на лечение, умер 27 февраля 1919 г. 3 мая 1919 г. в Зале Общественного совета Русской концессии в Ханькоу состоялся творческий вечер его в память.

Оказавшись одна, с маленьким сыном на руках, Павлина Николаевна Толмачёва переехала во Владивосток. Стала работать в отделе иностранной корреспонденции Главного почтамта города. Несмотря на непростое материальное положение в условиях гражданской войны в Приморье, в помощь для воспитания и присмотра за ребёнком была нанята няня – японка Куа-сан, самые тёплые воспоминания о которой Мстислав Павлович сохранил до конца жизни. Во Владивостоке Мстислав с матерью прожили как минимум до августа 1923 г. А затем уехали в Нижний Новгород, где жила сестра Павлины – Матильда.

В 1920-е гг. Мстислав с матерью жил в Нижнем Новгороде и некоторое время воспитывался в семье своей тёти Матильды(Милицы) Николаевны Пачевой/Иост и её мужа, Фёдора Ивановича Иооста(Иоста), на 1929 г. капитана запаса Волжского государственного пароходства, участника обороны Порт-Артура, вместе со своим двоюродным братом Борисом(род 30.09.1909 в г. Харбин, Китай), которого очень любил. На момент написания мемуаров, М.П. Толмачёв предполагал, что Борис погиб в первые дни войны под Гродно. На самом же деле лейтенант 23-го инженерного полка Борис Николаевич Пачев(в мирной жизни инженер электрик) попал в плен 03.07.1941 у г. Пружаны (сегодня Брестская область , Беларусь) и умер 23.02.1945 г. в немецком лагере для военнопленных офицеров (офлаг XIII D (62), Нюрнберг-Лангвассер).

После школы(?) Мстислав предположительно некоторое время пробовал учиться в Одесской морской школе(?). По собственным воспоминаниям, имел среднее медицинское образование(неоконченное?) - медицинский техникум(как было указано в одной из публикаций). В 1934-35 гг. учился на курсах подготовки в педагогический институт. В 1935(?) поступил на факультет языка и литературы (филологический факультет) Горьковского педагогического института. В годы учёбы был комсоргом курса.

В 1939 г. по окончании пединститута работал в школе, преподавал русский язык и литературу.

В ноябре 1939 г. призван на срочную службу в РККА. Первоначально в военкомате был направлен в танковые войска под Киев. Но из-за задержки расчета на работе, в школе, был, так сказать, переадресован на Дальний Восток, и служить мне пришлось в Черемхове на берегу реки Будукта в 41 отдельном батальоне связи 69 стрелковой дивизии 19 стрелкового корпуса 2-ю отдельной Краснознамённой армии(с июля 1940 г. в составе Дальневосточного фронта).

В период службы вел дневник. Летом 1940 г. дневник был изъят, а Толмачёв получил 10 суток гауптвахты. Вот как описывает это сам М.П.:

«Отцы командиры», вероятно старательно, насколько им позволяла их грамотность, читали мои записки в дневнике. Конечно, в дневнике ничего антисоветского не было. Была гордость своей родиной и искреннее желание, чтобы она была могучей и процветающей державой. Но там были и критические замечания о невежественных и грубых командирах, о нечестности младших командиров, о слабой военной подготовке батальона. Такое простить было нельзя. Логика проста: ты критикуешь порядки и отмечаешь недостатки в каком-то войсковом подразделении, значит ты возводишь клевету на Красную Армию Советского Союза. А это не что иное, как антисоветская агитация. Итак, дневник — это то, за что можно зацепиться, чтобы избавиться от человека, осмелившегося думать и критически относиться к позорным явлениям жизни.

Независимость и критичность суждений красноармейца Толмачёва вызывала настороженность и у военно-политического состава части.

Поводом для начала дела послужил следующий случай:

«Но дневника, чтобы меня упрятать в тюрьму, было явно недостаточно. Подвернулся еще один случай, который при достаточной подлости можно было использовать против меня. На летних учениях наводили телефонную связь. Красноармеец Раззадорин, ленинградский учитель математики, выбился из сил, неся на спине катушку с разматывающимся телефонным кабелем, и стал просить сержанта Панова заменить его вторым номером. На что Панов, здоровенный детина, постоянно без меры жрущий в красноармейской столовой, «стимулировал» движение Раззадорина вперед сильным тычком в затылок. Раззадорин упал носом в грязь. Наши «с высшим» были возмущены этим рукоприкладством, ибо оно не вязалось с нашими представлениями о советской армии. Кто-то возмущенно произнес: «Если бы он меня ударил, я бы заколол его штыком». Я уже писал, что под меня «подбирали ключи». Этот случай, чужая фраза и два негодяя-лжесвидетеля — вот все компоненты продуманного начала следствия по моему «делу». Все приобретало законную окраску: дневник с якобы антисоветской

агитацией и высказывание (которого с моей стороны не было) о намерении убить этого битюга-сержанта Панова. Высказывание, подтвержденное двумя «свидетелями».

Осенью 1940 г. - отправлен в Благовещенск и помещен в невропатологическое отделение военного госпиталя – на предмет исследования психического вменяемости. В это же время в гарнизонной прокуратуре уже шло следствие по делу Толмачёва.

20 декабря 1940 г. Толмачёв был вызван в гарнизонную прокуратуры и арестован.

Обвинения были предъявлены по статьям 58/10 и 19-58/8 (58/10 — это антисоветская агитация, которой я якобы занимался в батальоне, а 19-58/8 — это подготовка террористического акта, которой я занимался, готовясь убить командира (вероятно, сержанта Панова – см.выше). По статье «террор» следствием были использованы 2 лжесвидетеля, служивших вместе с Толмачёвым, оба его земляки из г. Горького - Михаил Алексеевич Куликов, из Горького, окончил строительный институт и бывший однокурсник по филфаку пединститута, учившийся с ним в одной группе и служивший в одном взводе - Соломон Абрамович Фих.

Январь 1941 г. – из гарнизонной гауптвахты в г. Черемхов отправлен в г. Благовещенск, где помещён в Благовещенскую режимную тюрьму.

29 января 1941 г. – на основании сфальсифицированных следствием материалов осужден Военным трибуналом(председатель Губский(?)) 18-го стрелкового корпуса. По обоим статьям 58/10 и 19-58/8 признан виновным и приговорён к 7 годам лагерей и 3 годам поражения в правах.

В апреле(или начале мая) 1941 г. – отбыл из Благовещенской тюрьмы на этап. Вместе с другими заключёнными поездом доставлен в Хабаровск, в пересыльный лагерь.

Из Хабаровска этапирован в пересыльный лагерь порта Находка. Из Находки на пароходе “Минск”отправлен в Магадан. По прибытии направлен в пересыльный лагерь. После кратковременного пребывания из пересыльного лагеря в Магадане отправлен в Юго-Западное горно-промышленное управление Дальстроя НКВД СССР , в лагерь рудника им. Чапаева. Как не имеющий шахтерского опыта и никаких навыков, был поставлен отгребщиком породы для расчистки забоя.

Лето – зима 1941 г. – работал в шахте рудника им. Чапаева Юго-Западного горно-промышленного управления Дальстроя отгребщиком, расчищая забои от обломков пустой породы и руды, а также откатчиком и крепильщиком. Позднее в подсобной бригаду, которая на ответственность бригадира работала без конвоя в поселке и по лагерю. Работал на подноске крепёжного материала при строительстве новой штольни. Был помощником взрывника.

Зима 1941/1942 г. – после лечения обмороженных кистей рук был этапирован на рудник им. Лазо. Там был направлен в шахтёрскую бригаду. Будучи сильно измождённым цингой и дистрофией нормы выполнять не мог и из бригады был списан. Вместе с другими заключенными , осуждёнными по 58-й статье жил в особой отгороженной зоне внутри лагеря при руднике. Как непригодный к работам в шахте, был переведен в бригаду на наружные работы. Немногочисленная бригада (человек 10-12) работала на склоне сопки, перегоняя лопатами от одного человека к другому по металлическому желобу руду до бункера, к которому подгонялась грузовая автомашина. В результате полного физического истощения в следствии алиментарной дистрофии оказался в т.н. «слабосилке», т.е. на 10 или 12 дней Толмачёв и еще несколько дистрофиков были помещены в отдельное с двухэтажными нарами помещение.

После направлен в подсобную бригаду, которую использовали на наружных работах.

В конце зимы 1941/42 – начале весны 1942 г. отправлен на этап из лагеря рудника им. Лазо. Прибыл в пересыльный лагерь Сеймчан. Оттуда вниз по Колыме отплыл в Зырянку, в район Верхнеколымска на правом берегу Колымы - сфера Колымского речного управления Дальстроя НКВД (КРУДС). В Зырянском лагере работал на разных работах - в бригаде, готовившей посадочную площадку для военных и транспортных самолетов, перегонявшихся из Америки в СССР, в порту Зырянки грузчиком. При разгрузке морских

барж с продуктами появилась возможность иметь существенный дополнительный источник питания, что позволило несколько «прийти в форму» после каторжных работ на рудниках. После лёгкой травмы некоторое время работал в санчасти Зырянского лагеря как помощник врача из заключённых - Кнорра Ивана Михайловича. Используя имевшие медицинские знания и навыки( полученные в период недолгой учёбы в медицинском техникуме?) ассистировал во время операций и выполнял функции фельдшера.

Не будучи официально приписанным к штату санчасти, через некоторое время был этапирован в низовья Колымы, в лагерь порта бухты Амбарчик. Работал в порту на разгрузке морских барж.

Поздняя осень 1942(?) г. – из бухты Амбарчик вновь отправлен с этапом в лагерь Зырянка.

Зима 1942/43 - вновь работал на складах по разгрузке барж. Вскоре по рекомендации доктора Кнорра был назначен фельдшером на медпункт лесозаготовительного участка 4 (ЛЗУ-4) - медицинском пункте в тайге, в 10-12 км от Зырянки, где 80 заключенных валили лес и готовили стволы спиленных лиственниц для плотов. Вступив в конфликт с начальником лесозаготовительного участка А.П. Петровым, лишился должности фельдшера и вновь оказался в Зырянке на общих работах, на разгрузке кокса. Через некоторое время, Петров оказался под следствием и был осуждён - за умышленное издевательство над людьми, повлекшее нетрудоспособность и даже инвалидность рабочих из лагконтингента, а также за потерю в пьяном виде лошади, а Толмачёв вновь назначен в медпункт ЛЗУ-4.

К весне 1943 г. снова лишился должности фельдшера ЛЗУ-4 – на этот раз по инициативе начальника санчасти Никитина, и стал работать на общих работах, на лесозаводе. Работал на тёске брёвен, на реке, на разбивании справляемых по р. Колыме плотов на отделные брёвна. Затем, внов отправлен в низовья Колымы, в Амбарчик, как сопровождающий этап медик. Был оставлен в лагпункте Михалкина протока — это угольная база для пароходов, здесь они пополняли запас угля для дальнейшего плавания. Но кроме этого, здесь заключенные из пригнанных по Колыме плотов собирали для морской транспортировки так называемые «сигары». «Сигара» — это многослойный из бревен плот с заостренным носом. Так как болных было мало, помогал на морской сплотке. Здесь впервые за работу Толмачёв смог получить деньги. Как написал сам Мстичлав Павлович : “впервые за все мои лагерные испытания здесь, у Мороза(начальник данного лагпункта), я почувствовал, как можно отбывать незаслуженный срок в человеческих условиях”. Сдесь же Толмачёв встретился с посетившим Михалкину протоку прославленным полярником, Начальником Главсевморпути Иваном Дмитриевичем Папаниным, знакомившегося с деятельностью работающих на морской сплотке и на заправке пароходов углем.

По инициативе начальника санчасти Чаун-Чукотского управления Дальстроя НКВД врача-хирург Лунина Сергея Михайловича включен в список заключённых, отправляемых на Чукотку. Прибыв из Михалкиной протоки морем в Певек и определяется на работу там в центральную больницу комендантского лагеря. Оттуда направлен фельдшером в штрафной лагпункт 24 километр —на автотрассе Певек — прииск Красноармейский.

Из-за угрозы убийства со стороны охраны лагпункта, по решению С.М. Лунина переведён фельдшером в медпункт 33 километра (дорожная дистанция с бесконвойными заключенными). Дистанция 33-го километра имела две точки с бесконвойными рабочими: 33 и 38 км. Задача рабочих была обеспечить бесперебойную эксплуатацию автотрассы, по которой регулярно шли поставки горючего, стройматериалов и продуктов питания прииску Красноармейскому (Пыркакайская долина). В Певек из прииска шли машины с рудой. Некоторое время работал на 47-м километре. (центральная точка ДСЭ (дорожно строительного эксплуатационного участка).

Весна 1944(?)г. - назначен в амбулаторию больницы при ОЛП №2 прииска «Красноармейский». Ассистировал при проведении сложных операций. Там пережил

тяжелый инфаркт миокарда. После выздоровления отправлен в момощь врачу-заключённому в амбулаторию на рудник Валькумей, после назначен заведовать медицинским участком дорожного строительного эксплуатационного участка с центром на 47 километре.

На 1946/1947 г. ( последний год заключения) работал в больнице лагеря №1 прииска «Красноармейский».

20 декабря 1947 г. – окончание срока заключения. По окончании срока вынужден был остаться на Чукотке в качестве вольнонаёмного работника.

На 14 апреля 1948 г. - в качестве «вольнонаемного» медицинского работника в системе Чаун-Чукотского управления Дальстроя МВД заведовал медицинским участком автотрассы, соединявшей Певек с приисками.

1950 г. - за неимением подходящего медицинского работника (врача) М. Толмачёв назначен начальником санчасти нового ОЛПа №11( этот лагерь спешно построили на возвышенности между комендантским центральным в Певеке и лагерем рудника Валькумей. ОЛП №11 имел до восьми тысяч заключенных). После открытия на Северном урановой смолки (уранинита) Толмачёв некоторое время работал в связанной с добычей(?) уранита организации «Луч», действовавшей под контролем местного Отдела контрразведки МГБ.

Реабилитирован в 1957 г. по протесту Генерального прокурора СССР Руденко и наконец смог вернутся из Сибири на родину. На июль 1960 г. работал директором школы в исправительно-трудовой колонии № 4 пос. Буреполом Горьковской области. В дальнейшем, до выхода на пенсию, был учителем русского языка и литературы в родном городе Горьком(Нижнем Новогороде), оставаясь все таким же энергичным и молодым по духу человеком. В 1990-2000-х гг. Мстислав Павлович возглавлял районную ассоциацию реабилитированных политзаключенных Автозаводского районе Нижнего Новгорода.

Первая жена, на момент ареста – Анна Уржумова. Официально их брак на момент ареста М.П. Толмачёва не был зарегистрирован. На момент смерти супругой М.П. Толмачёва была Ирина Макаровна Толмачёва.

М.П. Толмачёв - автор книги воспоминаний о пребывании в ГУЛАГе - «Такая долгая полярная ночь». Книга была первоначально опубликована в интернете, в «Нижегородском литературном журнале»(редактор Валерий Киселёв), а затем напечатана на Колыме в 2004 году небольшим тиражом в 500 экз.

Режиссер народного театра Эдуард Бандеров из Зыря́нки (посёлок городского типа, административный центр Верхнеколымского района Якутии, где М.П. Толмачёв работал фельдшером) поставил пьесу по книге Мстислава Толмачева «Такая долгая полярная ночь». Телепередача об этой пьесе уже была показана на республиканском канале.

Источники и литература:

Толмачёв М. П. «Такая долгая полярная ночь»// https://coollib.com/b/239193/read

http://ysia.ru/obshhestvo/v-zyryanke-pochtili-pamyat-zhertv-politicheskih-repressij/

http://www.uic.unn.ru/hrnnov/rus/nnshr/paper/list8/list4.htm

http://www.uic.unn.ru/hrnnov/rus/nnshr/paper/list35/list4.htm

http://www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=3456&level1=main&level2=articles

https://pamyat-naroda.ru/heroes/memorial-chelovek_plen272167622/

М.П.Толмачёв о своих родителях:

«Мой отец Павел Николаевич Толмачев-Ротарь из старинного рода новгородцев. Его род жил в Великом Новогороде и в Новой Ладоге. Родовое гнездо-усадьба в селе Колчанове. Это, кажется, устье реки Сяси. Родился мой отец в 1879 году. Не знаю, в силу каких обстоятельств дворянский род Толмачевых, как принято было говорить, «оскудел». Сыновья пошли на государственную службу. Брат моего отца Сергей Николаевич был

инспектором народных училищ в Петербургской губернии. Мой отец, окончив Петербургский университет, увлекся изучением телеграфных аппаратов различных систем и пошел служить в почтово-телеграфное ведомство. Он в числе других специалистов еще совсем молодым человеком участвовал в прокладке телеграфной линии Кяхта-Пекин. Их группе был придан казачий конвой для охраны от хунхузов, то есть китайских бандитов. Опасная работа была завершена успешно. Затем мой отец заведовал полевой Мукденской конторой, перевелся в Инкоу. Потом мой отец служил в почтово-телеграфной конторе Порт-Артура. Здесь его и мою мать застала русско-японская война 1904 года. В воспоминаниях одного портартурца, напечатанных в журнале «Почтово-телеграфный вестник» за 1912 г. №№14, 19, 42 помещены фотографии моего отца и рассказано о нем. До службы в Портр-Артуре мой отец, хорошо владевший английским языком, заведовал телеграфным отделением при русском посольстве в Пекине. И уже потом переведен по службе в Порт-Артур. Так писал в своих вспоминаниях Холостенко. После разрушения японскими снарядами почтово-телеграфной конторы отец работал на полевом телеграфе, потом в поезде наместника царя в Порт-Артуре, поддерживая телеграфную связь с императорской ставкой в Петербурге по позывному «Лев». Потом снова работал в военно-полевом телеграфе, а когда командование обороной Порт-Артура обратилось с призывом усилить ряды защитников города, мой отец стал волонтером, то есть добровольцем. Как офицер, он командовал 6-й Квантунской Дружиной, был ранен. Позднее награжден орденами святой Анны, святого Станислава и святого Владимира. За участие в боевых операциях он получил эти ордена с мечами.

После падения Порт-Артура все военные попадали в японский плен. Мой отец снял форму офицера волонтеров и будучи до этого гражданским лицом, имеющим семью (жену, ее мать и ее сестер), почтово-телеграфным чиновником третьего разряда, спокойно, насколько позволяла его выдержка, наблюдал за оккупацией японцами города. Самое примечательное — не нашлось ни одного подлого человека, который бы выдал японцам Павла Толмачева, еще только вчера офицера волонтеров. Так штатский Толмачев мог с семьей на английском пароходе, захватив только ручной багаж — таково было распоряжение японского командования, отправиться в плавание до России. (...) Потом было длительное морское путешествие на английском товарно-пассажирском пароходе, вывозившем не желающих жить в захваченном городе. Шанхай, Гонконг, Сингапур, Коломбо, Аден, Каир, Константинополь, Одесса — вот города, названные мне моей матерью. Именно здесь останавливался пароход, везущий русских из Порт-Артура. Пока пароход заправлялся углем или грузом, мои родители сумели увидеть эти портовые города, а в Шанхае даже сфотографировались у фотографа Лай Фонга. Я берегу эту фотографию. В Одессе отец, прекрасно владеющий английским языком, служил на индоевропейском телеграфе, получал по тем временам хорошее жалованье, но революционное поветрие 1905 года коснулось и его. Он принадлежал к числу той мыслящей интеллигенции, именно русской интеллигенции, которая бескорыстно, без политических авантюр, чаще всего корыстных, всегда в той или иной степени оппозиционна любому правительству. Поражение в русско-японской войне, падение Порт-Артура, позорный мир — все это как результат слабости правительства и бездарности военного командования вызывало у русского человека чувство протеста. Так мой отец принял участие в революции 1905 года, а моя мать спасала от черносотенных погромов еврейских женщин с детьми, пряча их в своей квартире и выставив на окнах иконы. Отец с дружиной революционных рабочих участвовал в перестрелке с «черной сотней», этой бандой погромщиков

Когда началась реакция, прямых улик против отца не нашлось, но все же его перевели по службе в Хабаровск, где он некоторое время наблюдался жандармским ведомством. Ничего предосудительного за ним замечено не было, и он продолжал вскоре службу в почтово-телеграфном ведомстве на станции Пограничная, недалеко от Владивостока.

Здесь родился я. Шла первая мировая война. Отец получил назначение начальником почты при российском консульстве в Китае, город Ханькоу. Это было последнее место его службы. Здесь он заболел и умер в 1919 году. Поездка в Японию, в города Нагасаки и Фукуока, лечение у хороших японских врачей не привело к выздоровлению. Нервный спазм пищевода предложено было лечить в обход пищевода, т.е. трубкой в желудок. «Жить с дудкой не хочу», — заявил отец. Не знаю, цела ли его могила в Ханькоу. Может хунвейбины надругались над нею. Мне не дано это видеть и знать.

Моя мать Павлина Николаевна Толмачева, урожденная Пачева, болгарка. Ее предки бежали от турецкого ига в Россию. Правительство Российской империи выделило братьям славянам земли на юге Украины. Так там образовались болгарские села, были на этих землях и села немецких колонистов. Шли года, некоторые болгары переселялись в города, оседали там. Отец моей матери Николай Дмитриевич Пачев заведовал винными подвалами какого-то грека-виноторговца в Одессе, где родилась моя мать в 1881 г. Ее мать Евгения Григорьевна, урожденная Попова, имела, кажется, довольно большую родню в одном из болгарских сел. Семья Пачевых, в прошлом связанная своими корнями с крестьянством, с хлеборобами, в городе уже по тогдашним понятиям относилась к мещанству. Жили скромно. Только четверым детям сумели дать образование, а было достигших взрослого возраста восемь: четыре сына и четыре дочери. Три дочери: Павлина, Милица и Елена окончили гимназию и один из сыновей — младший — Петр, окончив гимназию, получил еще техническое образование. Моя мать, окончив гимназию, закончила еще акушерские курсы, а после замужества с помощью моего отца овладела знанием английского языка. Когда мой отец с женой приехал в Колчаново к своей матери и всей толмачевской родне, то его мать, строгая и властная женщина, не скрыла от сына, что она шокирована таким мезальянсом — дворянин женился на мещанке, родня которой болгары-крестьяне. Мой отец, чуждый дворянской спеси, в беседе со своей матерью подчеркнул, что в свое время граф Шереметьев женился на крепостной крестьянке, и устои империи не рухнули, и дворянство в обморок не упало. Впрочем, моя мать, тактичная и умная женщина, к тому же мастерица шить, вышивать и готовить вкусные блюда, сумела растопить дворянский лед в сердце свекрови. Моя мать рассказывала мне, что мой отец, истинный сын Великого Новгорода, был человеком свободомыслящим, всегда имеющим собственное мнение и никогда не подпадающим под чужое влияние. Одним словом — новгородец. Смерть отца едва не погубила мать, только то, что у нее на руках был я, а мне тогда не исполнилось еще трех лет и последние слова отца: «Береги сына и живи ради него», — были тем импульсом к жизни, который поддерживал эту мужественную женщину.

После смерти отца мама и я уехали во Владивосток. Здесь моя мать стала работать в отделе иностранной корреспонденции Главного почтамта города. Ей пригодились знания английского языка. Не буду подробно распространятся, как было трудно жить во Владивостоке в то время. Менялись правительства, в городе хозяйничали то казаки атамана Семенова, то японцы, оккупировавшие город и помышлявшие отхватить Приморье. Но им помешали американцы, тоже высадившие военных моряков во Владивостоке. Жили мы у различных хозяев, сдававших комнату маме. Мама брала меня на работу, и я сидел на маленьком коврике у нее под столом. Помню два эпизода нашей жизни. Жили мы тогда в районе Голубиной Пади. Так назывался жилой район на возвышенности, можно сказать на сопках, окружающих Владивосток. Была зима, чуть брезжил рассвет, и мама со мной спешила на работу. Впереди темная мужская фигура, увидев маму, шарахается в сторону, но, увидев меня, говорит маме, что сейчас так опасно ходить в такое время, что он испугался, приняв маму в предрассветном мраке за грозящую ему опасность. Пошли вместе. Он тоже спешит на работу. Идем по тропинке между снежными сугробами по склону. Вдруг мужчина останавливается и говорит: «Мешок» — и ощупав его, с ужасом восклицает: «В мешке тело, на ногах женские туфли на каблуках, Боже, убили женщину!» Так мы с мамой ходили на работу. Однажды мама

шла со мной, держа меня на руках, я устал идти пешком. Мне ведь тогда не было пяти лет. Улица, по которой мы шли, полого спускалась к центральной улице города — «Светланке». Там шла стрельба. Из ворот частного одноэтажного дома выбежала пожилая женщина и стала отговаривать мою маму идти туда, где стреляют, а мама ответила, что если она не придет на работу, ее уволят. «Оставьте ребенка у нас, — попросила женщина. — Ведь вы идете на смерть». Мама оставила меня, вручив и документы мои (метрическое свидетельство). К счастью, она вечером вернулась живая, а мои слезы в течение дня успокаивала собака — сеттер по кличке «Норма». Так нас приютила семья Микрюковых. Дочь и зять хозяйки были в партизанах, которые боролись против японцев в отступивших в Приморье частей белой армии. Скажу одно: редкое мужество моей матери помогло нам выжить в эти сумбурные годы. Наделенная добрым, отзывчивым сердцем и твердым, гордым мужественным характером, она жила мною, своим единственным сыном, не помышляя о новом замужестве. Ей, только ей я обязан тем, что она воспитала во мне черты порядочного человека, воспитала во мне чувство чести, которое превыше жизни.

Много пришлось пережить моей матери за свою девяностолетнюю жизнь. Она умерла на 91-м году жизни 12 октября 1971 года. Только четыре войны пережить и прочувствовать умом и сердцем — это уже подвиг. А беды: смерть мужа, перелом бедра сына в гололедицу во Владивостоке, когда ведущий хирург городской больницы Кеслер сказал, что мальчик останется калекой — хромым на всю жизнь, и несказанная радость, что это не произошло. Сколько волнений: русско-японская война 1904 года, ранение мужа, первая мировая война, в промежутке — боязнь за мужа, участника революции 1905 г., смерть мужа, гражданская война в России, в Приморье, тяжелая борьба за существование, нелегкая жизнь в Нижнем Новгороде, осуждение сына и уверенность, что он погиб. Отечественная война и все лишения, связанные с войной. Великая радость, когда вернулся сын. А от радости тоже умирают — сердце не выдерживает. Такова героическая жизнь моей матери. Да успокоит Бог ее душу! До своей смерти я благодарен своей матери. За ее любовь, мужество, за ее героическую душу.»

Источник: Толмачёв М. П. «Такая долгая полярная ночь»//