Панюшенко Антон Романович (1884)

Пранюшенко Антон Романович (1884-1938)

Дата рождения: 14 июня 1884 г.
Варианты ФИО: Понюшенко Антон Романович
Место рождения: Гомельская, Кормянский, д. Задубье
Пол: мужчина
Национальность: Белорус
Гражданство (подданство): СССР
Социальное происхождение: Крестьянин
Образование: Начальные классы Задубской школы
Профессия / место работы: колхозник
Место проживания: д. Задубье
Партийность: беспартийный

Дата расстрела: 9 ноября 1938 г.
Дата смерти: 9 ноября 1938 г.
Место смерти: Застенки УНКВД г. Гомеля
Место захоронения: неизвестно

Где и кем арестован: д. Задубье, Кормянским РКВД БССР
Мера пресечения: г.п. Корма
Дата ареста: 23 июля 1938 г.
Обвинение: "Являлся участником контрреволюционной, шпионской, диверсионно-а\повстанческой организации"
Осуждение: 29 сентября 1938 г.
Осудивший орган: Особая Тройка НКВД БССР
Статья: 64,72,76 УК БССР
Приговор: ВМН (расстрел)

Дата реабилитации: 14 января 1958 г.
Реабилитирующий орган: Военный трибунал Белорусского военного округа

Архивное дело: Дело № 37198
Источники данных: Архив УФСБ г. Гомеля

Документы

Биография

(Панюшенко Антона Романовича 1884 -1938) Миллионы погибших всегда статистика. Судьба одного человека – трагедия.

Держу в руках дело, моего расстрелянного деда. Когда его убили, было ему на полтора десятка лет меньше, чем мне сейчас. Не успел дорастить детей, не смог понянчить внуков. На его долю выпала злая, несправедливая судьба. Вся его вина состояла в том, что большую часть жизни он прожил под одним режимом, а когда режим сменился, ему вменили в вину то, что он жил при том времени – до революции. И более того имел неосторожность состоять на службе в царской России. И вот теперь, новая власть большевиков все это ему припомнила и мстила. Сначала эта власть отняла имущество, нажитое крестьянским трудом нескольких поколений: одиннадцать десятин земли, находившейся в собственности (это к слову о лозунге большевиков «Землю – крестьянам»), пару лошадей, пару коров и несколько ульев пчел. Как ни тяжело крестьянину расставаться: с домашней коровкой-кормилицей, лошадкой любимой, рабочим инвентарем, телегой и плугом, но пришлось отдать. С новой властью не забалуешь. Стал работать в колхозе. Работал добросовестно, как и привык до того. Но власть, на этом не остановилась и продолжала деда преследовать. В 1929 году его лишили избирательных прав за службу в царской России. Дед, стоически, перенес эту властную пощечину. Тогда власть посчитала, что пощечины для такого преступника как мой дед, будет маловато и взялась оттоптаться по полной. В 1933 году деда, и всю его семью исключают из колхоза. Казалось бы, да и хрен с вами. Но не так. Отлучение от колхоза, это отлучение от средств к существованию. Без лошадки ни посеять, ни убрать, ни дров привезти. А лошадь, она теперь в колхозе, так что живи как знаешь со своей семьей и детьми. Да хоть бы и с голоду помирай. Народному государству рабочих и крестьян, судьба твоя и твоей семьи по барабану. «Жила бы страна родная…», а крестьянин или рабочий, да сдохни. Однако прошел год, и власть поняла, что наказав деда, исключением из колхоза, она лишилась умелого работника, и рабочих рук членов его семьи, и снова приняла его обратно. Прошло время, дед с семьей по-прежнему работал в колхозе. Вроде все устаканилось, все смирились с новой властью и даже как-то приспособились выживать.

Но… Наступил 1937 год. Год начала охоты за головами. Головы нужны были для принесения в жертву, одному усатому упырю и нужны были плененные подданные, для строительства огромных пирамид. Нет, кажется я ошибся. Это империя майя охотилась за головами своих жителей для принесения ритуальных жертв богам и строительства высоких пирамид (Смотрите замечательный фильм Мела Гибсона, Апокалипто). А вот Советская империя была уже более цивилизованной и не бегала с копьями по джунглям за головами своих сограждан, а делала все, более организованно и эффективно, без шума и пыли. Как правило, по ночам. Хотя, по части цивилизованности… это как посмотреть. Империя майя рубила головы своим, в утилитарных целях, принося их в жертву богам в обмен на что-то полезное всему социуму. К примеру, урожай маиса или долгожданный дождь. Советская же империя рубила головы своим подданным без всякой цели, просто из спортивного интереса. Но, зато, в отличие от диких майя, она поставила это в соответствии с принципом социализма под строгий учет и контроль. Майя рубили голов и приносили в жертву столько, сколько удалось добыть, а Советская империя не могла позволить себе такую дикость, а все распланировала с точностью до учетной единицы, т.е. головы, и издала соответствующий документ – «Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза С.С.Р № 00447 от 30.07.37 года». В этом документе четко расписывалось республикам, краям и областям, сколько голов нужно срубить расстрелять, а сколько отправить на строительство пирамид Беломорканалов и Днепрогэсов. Всего, обеих категорий, набиралось более четверти миллиона. Руководители краев и областей, воодушевленные приказом и «направляемые партией и правительством», выполнили заданные цифры, и взяли встречные обязательства по увеличению доли тех и других. Правительство, благосклонно рассматривало пожелания с мест, и за подписью «друга физкультурников» утверждало запрашиваемое.

В одну из таких проскрипционных ночей, 23 июля 1938 года в окошко деда постучали. В доме уже все спали. Даже старший сын Николай, поздно вернувшийся из клуба, чтобы не потревожить никого в доме, спал на сеновале. Все, кто спал в доме, проснулись. Дед вышел во двор. За ним бабушка и их дочери Нина и Тоня. Трое в военной форме с оружием и человек из сельсовета стояли во дворе. Один из них, видимо старший, попросил деда собраться и пойти с ними. Антон Романович, молча, попрощался с женой, детьми и повернулся уходить.

- Стойте – закричала, средняя дочь Нина, - я сейчас разбужу на сеновале Колю. - Не надо, девочка, никого будить – остановил ее военный. – Отец посмотрит пчел и вернется. Дед, к тому времени работал в колхозе пчеловодом. Поэтому, такая глупая отмазка, показалась сотрудникам госбезопасности правдоподобной. Не хотели рыцари плаща и кинжала светить свои черные дела и старались их делать в тишине и под покровом ночи. Понимали, не карающий меч несут, но подлость и преступление. Потому, что если бы хотели взять человека для устрашения остальных, делали бы это публично. Но старались избегать огласки, не чувствуя за собой даже формальной правоты. Как это было, например в 41-43 годах. Когда на фронте, эти же ребята, никогда не сидевшие в окопе на передовой, хватали бойцов и под надуманным предлогом, доводили дело до статьи трусость, паникерство и расстреливали несчастного солдатика перед строем, для устрашения остальных. Там, они сами, могли обманывать себя, что делают полезное для фронта дело. Здесь же даже этого не было. Но, тем не менее, машина по уничтожению собственного народа, была запущена, ее шестеренки крутились, перемалывая человеческие судьбы и жизни. Этому молоху требовались все новые жертвы, и доблестные сотрудники НКВД без сна и отдыха поставляли их. По всей стране мчались черные воронки, и приходили пешие сотрудники НКВД и изымали из семей: мужей, отцов, сыновей для скармливания их ненасытному усатому людоеду. Но поскольку это были не разбойники, а государевы люди, то произвол творился с формальным соблюдением законности. Отловленных граждан не просто расстреливали и ссылали на Колыму, а в соответствии с советским Уголовным законодательством вели следствие, подшивали дела и выносили приговоры. Вернемся к делу моего деда. Начинается оно с протокола допроса обвиняемого от 27 июля 1938года, куда вписываются всякие анкетные данные: состав семьи, состав хозяйства, социальное происхождение. Затем идет поиск зацепок для формирования обвинения: есть ли родственники за границей, кто из родственников репрессирован. Задаются и другие вопросы: за что вы были лишены избирательных прав, и за что были исключены из колхоза (обвиняемому ставят вину, преступление власти, против него же). Процесс развивается по кафкианскому сценарию, но формально в соответствии с законом. Затем еще вопросы про контрреволюционную деятельность и антисоветскую агитацию среди населения. На все вопросы дед дает четкие ответы и отрицает надуманные обвинения. На каждой странице стоит его подпись. Протокол подписан сотрудником Кормянского РО НКВД БССР.

Затем в деле появляется еще один протокол допроса от 19 августа 1938года, который составлен сотрудником областного НКВД в г. Гомеле. Здесь уже без предисловий. Протокол начинается с вопроса-утверждения, что следствие установило, что дед является участником контрреволюционной националистической повстанческой организации. Дед, ранее все отрицавший, теперь со всем соглашается и отвечает, что признает, что является участником.., и далее по тексту вопроса-утвержения. Видно, что следствие основательно поработало, применив к нему меру революционного физического воздействия. Это видно по измененному почерку на странице допроса. Буквы неровные, прыгающие, написанные нетвердой рукой. Он подписывает все чудовищные и нелепые обвинения в свой адрес, понимая, что это смерть. Что-же заставило его пойти на оговор самого себя? Надо полагать, что не только физическое, но и моральное воздействие:

- Не подпишешь, арестуем жену, а дети сгниют на Колыме, как члены семьи изменника родины (ЧСИРы). Обвинительное заключение составлено 31 августа 1938 года. В нем кроме деда, фамилии еще десяти человек из соседних деревень. Это чтобы сформировать в одно дело материалы на «контрреволюционную повстанческую» организацию. В преамбуле обвинительного заключения сказано: «Управлением НКВД по Гомельской области в июле месяце 1938 года, арестованы по подозрению в принадлежности к иноразведорганам, жители Кормянского района БССР, служившие при царизме в полиции…». Как видим основанием для ареста являлась служба в полиции, до прихода большевиков к власти. Постановлением Особой тройки НКВД БССР от 29 сентября 1938 года Панюшенко Антон Романович приговорен к ВМН.

Приговор приведен в исполнение 09 ноября 1938 года. То есть вот так, 7-8 ноября чекисты не работали (праздновали очередную годовщину октябрьского переворота), а вышли девятого на службу и сразу за дело. Передник на шею (это, чтобы брызгами крови и мозгов не запачкать форменную одежду), маузер в руку и команду караульному: «Давай выводи очередного». В этом историческом здании, за резными дубовыми дверями, хранится папка с делом, моего деда, расстрелянного этой, существующей и по сей день, организацией. Это инфор-

мация для праправнуков Антона Романовича, кои захотят, возможно, познакомиться с делом полностью. Поскольку сейчас, доблестные органы, допускают уже, родственников к делу, но еще не показывают все материалы. По-прежнему, хотя прошло уже 80 лет, остаются под запретом страницы с фамилиями палачей и стукачей.

Деда нет, но дело его живет и даже множится, количеством страниц в нем. Начатое в 1938 году, оно получило в 1958 новую обложку и дополнительные материалы. Военный трибунал Белорусского военного округа, повторно рассмотрел дело, не нашел в нем состава преступления и, отменил постановление Особой тройки НКВД от 29 сентября 1938 года. Опоздал, правда, Военный трибунал, на 20 лет, а так ничего. Странички все подшиты, дело проштамповано новыми учетными номерами хранения. Было 7698, затем 26668-с, и в январе 1958 получило новый номер 6903-с. Через четыре года, органы снова достали дело, стряхнули с него пыль, поставили штамп «Учтено в 1962 г.» и поставили на полку. По сей день, доблестные органы, работают с делом, заботятся о нем и сохраняют. За, что им большое, конечно, спасибо. Но лучшее, что они смоли бы сделать с делом – отдать его на хранение родственникам, невинно убиенного.

В общем, дело деда живет. Живет не только бумажное, как папка с документами, но и фактическое, по которому он был осужден. Контрреволюционный переворот, таки состоялся. Состоялся он в 1991 году не стараниями моего деда, но руками самих чекистов. Советский союз пал. То, что инкриминировали деду, свершили, сами, доблестные рыцари плаща и кинжала. Так кого нужно было расстреливать?.. Но, что меня особенно удивляет, так это то, что в августе 1941 года, когда немецкие войска заняли Гомель, они обнаружили в городе следы не отступления, а скорее бегства. Многое, чего не успели увезти или уничтожить было оставлено врагу. Не было ни времени, ни транспортных средств эвакуировать заводы, склады, технику. А вот Гомельское управление НКВД эвакуировало все свои архивы. Я понимаю, что наши секреты, о невинно убиенных, не должны были попасть в руки врага. Но я удивляюсь, что они составляли такую ценность, что их не сожгли, а вывезли, сохранили и после окончания войны вернули на место.