Открытый список:Истории:Арест
Практически все истории людей, ставших жертвами политических репрессий, так или иначе проходят через несколько последовательных этапов. Это арест, допрос, необходимость подписать «признание» в совершенном преступлении или просто сознаться на следствии, а также пребывание в тюрьме, лагере или ссылке. В историях со счастливым концом за этим следует реабилитация и возвращение домой.
В небольшой хрестоматии из серии цитат «Открытый список» проследит эту историю в жизни разных людей, сложенных из множества самых разных обстоятельств. То общее, что остается в этом повествовании — опыт столкновения со злом, которое представляет собой государственная система политического террора.
Всё это лишь небольшие фрагменты из множества историй — вы можете добавлять к ним свои собственные, публикуя воспоминания и ссылки на источники в разделе «Биография» на страницах героев «Открытого списка».
Содержание
Д.С. Лихачёв. Воспоминания
«В начале февраля 1928 г. столовые часы у нас на Ораниенбаумской улице пробили восемь раз. Я был один дома, и меня сразу охватил леденящий страх. Не знаю даже почему. Я слышал бой наших часов в первый раз. Отец не любил часового боя, и бой в часах был отключен еще до моего рождения. Почему именно часы решились в первый раз за двадцать один год пробить для меня мерно и торжественно? Восьмого февраля под утро за мной пришли: следователь в форме и комендант наших зданий на Печатном Дворе Сабельников. Сабельников был явно расстроен (потом его ожидала та же участь), а следователь был вежлив и даже сочувствовал родителям, особенно, когда отец страшно побледнел и повалился в кожаное кабинетное кресло. Следователь поднес ему стакан воды, и я долго не мог отделаться от острой жалости к отцу.
Сам обыск занял не много времени. Следователь справился с какой-то бумажкой, уверенно подошел к полке и вытащил книгу Г. Форда «Международное еврейство» в красной обложке. Для меня стало ясно: указал на книгу один мой знакомый по университету, который ни с того ни с сего заявился ко мне за неделю до ареста, смотрел книги и все спрашивал, плотоядно улыбаясь, — нет ли у меня какой-нибудь антисоветчины. Он уверял, что ужасно любит эту безвкусицу и пошлость.
Мать собрала вещи (мыло, белье, теплые вещи), мы попрощались. Как и все в этих случаях, я говорил: «Это недоразумение, скоро выяснится, я быстро вернусь». Но уже тогда в ходу были массовые и безвозвратные аресты».
Страница Д.С. Лихачёва в "Открытом списке"
Д.Е. Алин. Мало слов, а горя реченька
«Едва мы вошли в избу моей тети, как все тот же энкаведешник, который опрашивал меня в кабинете директора школы, и, видимо, старший в этой группе, скомандовал: — Покажите ваши вещи! А вещей у меня почти и не было, кроме небольшого ящичка, в котором находились мои учебные принадлежности, несколько художественных книг и журналов, да еще дневник, в котором я отмечал все главные «вехи» моей, еще совсем коротенькой, жизни. Когда я выставил на стол свой чемоданчик, мои сопровождающие живо порасхватали его содержимое. С большим тщанием просматривали они мои книги и журналы, но основное внимание уделили дневнику, в котором, однако, так и не смогли обнаружить чего-либо криминального.
Закончив, наконец, изучение моих вещей, старший сухо предложил: — Ну, а теперь пройдемте с нами до сельсовета. На подходе к сельсовету я увидел грузовую автомашину, стоявшую на улице. Меня подвели к ней и старший скомандовал: — Залезай в кузов и там ложись!
Когда я взобрался на борт и глянул в кузов, то сразу просто обомлел — там, вниз лицом, лежал мой отец! А с ним рядом еще двое наших односельчан — Алин Федор Ильич и Алин Савелий Степанович. Я молча лег рядом с ними четвертым. И машина тут же тронулась».
Страница Д.Е. Алина в "Открытом списке"
Н.П. Старостин. Весна патриарха
«...Проснулся от яркого света, ударившего в глаза. Два направленных в лицо луча от фонарей, две вытянутые руки с пистолетами и низкий грубый голос: — Где оружие? Все выглядело довольно комично. Мне казалось, я еще не проснулся и вижу дурной сон. Крик «встать!» мгновенно вернул меня к реальности. — Зачем же так шуметь? Вы разбудите детей. Револьвер в ящике письменного стола. Там же и разрешение на его хранение. — Одевайтесь! Вот ордер на ваш арест. Забрав револьвер, «гости» явно почувствовали себя спокойнее. Их предупредили, что они идут брать опасного террориста Старостина, и бравые «чекисты» всерьез опасались вооруженного сопротивления. Обычно я очень чутко сплю и поэтому не мог взять в толк, как посторонние люди ночью бесшумно проникли в квартиру. Дверь закрывалась на цепочку, ее можно было открыть только изнутри, а звонок я бы непременно услышал. Что за чертовщина? Все разъяснилось несколько минут спустя. Когда меня уводили, жившая у нас домработница, очень скромная провинциальная женщина, бывшая монашка, всегда такая приветливая со мной, даже не вышла попрощаться. Это она абсолютно точно знала час, когда сбросить цепочку и открыть дверь. Монашка-осведомитель? Удивительно! Впрочем, в моей жизни наступало время, когда надо было отвыкать чему-либо удивляться».
Страница Н.П. Старостина в "Открытом списке"
Ю.О.Домбровский. Хранитель древностей
«Я посмотрел на завхоза. Лицо у него было зеленовато-бледное, худое, глаза провалились. И зелень и худоба эти были заметны даже при дрянной электрической лампочке. Это был не особенно хороший человек - хвастун, дешевка, пижон, и я, как и все, не любил его. Но, пришло мне в голову, вот он сейчас шагнет за порог, и этим шагом окончится его жизнь. Мне было не жаль его, и если бы он заплакал, я бы, вероятно, почувствовал только отвращение. Но эта покорная обреченность, молчание это - они были попросту ужасны. И вдруг завхоз поднял голову, посмотрел на меня и слегка улыбнулся одной щекой. - Ну что ж, ничего не поделаешь, - решил он печально и твердо. - Не ругайте меня, хранитель с директором».
Страница Ю.О. Домбровского в "Открытом списке"
Е.В. Рыбкина Взываю к духу твоему...
(из истории ареста отца, Валентина Андреевича Мюленберга)
«В два часа ночи мы все проснулись от длинного звонка в нашу коммунальную квартиру. Кто-то из соседей открыл дверь и вскоре — стук в нашу дверь. Двое в милицейской форме в сопровождении двух наших соседей предъявили тебе ордер на арест. Предложили одеваться, а сами быстро произвели обыск, хотя искать было нечего: все было уже отобрано в 1929 г., когда ты не мог уплатить непосильный налог и, раскулачив, тебе дали два года, которые ты отбывал в Архангельске. А потом ты приехал за нами, и мы вместе с тобой отбывали там твой срок. Заплакала горько мама, а мы с Жоркой смотрели, сидя на своих железных кроватях, как ты медленно одеваешься, но почему-то не плакали. И, наверное, если б знали, что видим тебя последний раз, мы повисли бы на тебе и горько плакали вместе с мамой.
Одевшись, ты подошел к нам, по очереди обнял и поцеловал нас, маму и ушел навсегда, такой большой, сильный, покорно и безропотно в сопровождении двух маленьких вооруженных людей. Это случилось 3 февраля 1938 года. Утром за мной зашла моя подружка Тоня Яковлева, и я ей сказала, что у нас взяли папу и что в школу я не пойду».
Страница В.А. Мюленберга в "Открытом списке"
В. М. Левенштейн. За Бутырской каменной стеной...
«Ночью 19 мая 1944 года мы с мамой проснулись от стука в дверь. — Милиция. Проверка документов. На пороге стояли трое людей в военной форме. Я узнал синие погоны госбезопасности. Чернобровая кавказского вида физиономия одного из пришедших испугала меня своим зверским выражением. Они предъявили мне ордер на арест и обыск. Чернобровый (у него были погоны майора) спросил: — Оружие есть? — Н...нет, — ответил я испуганно. Я вспомнил, как семь лет до этого арестовывали моего отца. Тогда его не спрашивали об оружии. «То ли у них порядки теперь другие, то ли я влип в скверную историю», — подумал я. Обыск они закончили быстро: мы с мамой жили в одной маленькой комнате. Отвезли меня на Лубянку, и на следующий день следователь объявил, что меня арестовали «как участника антисоветской террористической молодежной группы в городе Москве». — Что это значит: «террористической»? — спросил я. — А то значит, что вы, змееныши, товарища Сталина собирались убить... Шел мне тогда 22-й год...»
Страница В.М. Левенштейна в "Открытом списке"
А.В. Жигулин. Черные камни
"Ему, естественно, захотелось выпить пива. Он стал в очередь. Вокруг толпились люди с пивными кружками в руках. Когда очередь уже совсем подошла, Бориса окликнул молодой, незнакомый, но весьма уверенный мужской голос:
— Товарищ Батуев, можно вас на минуточку!
Борис не обернулся, а лишь тихонько опустил правую руку в карман широкого пиджака. Карман был углублен и обшит изнутри кожей. Борис снял с предохранителя свой «вальтер» (один патрон был уже в стволе, в патроннике, восемь — в обойме, запасная обойма и патроны россыпью — в левом кармане). Незнакомец протиснулся к Борису сквозь толпу и жестко похлопал его по плечу:
— На одну минуточку, Боря! Я из университета. Борис левой рукой взял кружку пива. Машинально посмотрел на часы. Было ровно три часа. Сдачу брать не стал и обернулся:
— Слушаю вас.
— Нам надо отойти на пару минут. Тут шумно. Давайте отойдем.
— Никуда не отходить! — раздался голос продавщицы.— Собирай тогда за вами кружки. Пейте здесь! Кружки, кружки пустые скорее давайте!
Борис, сдувая пену, рассмотрел человека, которому он зачем-то понадобился. Это был рыжеватый, среднего роста, тихарь в пиджаке, лет двадцати пяти, с беспокойными глазами.
— А в чем дело-то?
Борис сдувал пену и искал глазами второго. Второй стоял вне толпы, метрах в десяти — двенадцати. — Я из ВГУ, насчет спартакиады. Вы ведь участвуете?
— В твоей «спартакиаде» я не участвую.
— Все равно нам надо поговорить. — И тихарь вынул из нагрудного кармана красную книжечку с золотой крупной надписью: «МТБ СССР».
— Знаешь что, голубчик, ...положил я на твое удостоверение!
— То есть как?!
— Обыкновенно,— сказал Борис, ставя пустую кружку на прилавок.— Обыкновенно — сверху!.. Раскрой удостоверение! — Тихарь раскрыл.— Печать неясная, поддельная. Знаю я вас, бандитов.
Народ, пьющий пиво, почувствовав недобрый шухер, начал отходить в стороны. Продавщица притихла. Борис постарался стать так, чтобы собеседник находился между ним и вторым оперативником. Собеседник увещевал (народ отошел, можно было говорить яснее).
— Вы нужны мне на несколько минут. Просто пройдем в управление. Вас расспросят в качестве свидетеля и отпустят. Даю слово.
— Честное комсомольское?
— Честное комсомольское,— обрадовался рыжий.
— Не верю! Честное сталинское?
— Честное сталинское!
— Все равно —пошел-ка ты на...
Тогда рыжий сделал быстрое движение правой рукой за левый борт пиджака. Но он не успел еще вытащить пистолет, как на него глянул черным девятимиллиметровым зрачком Борысин «вальтер».
— Пока ты достанешь и снимешь с предохранителя свой «тэтэшник», я вшибу в тебя четыре пули! Впрочем, и двух хватит. Понял?
— Понял...
— Ты знаешь, кто я?
— Сын Виктора Павловича Батуева.
То тоже! Ладно, я пойду с тобой. Только спокойно, без резких движений вытащи пистолет".