Морозов Иван Спиридонович (1902)
- Дата рождения: 1902 г.
- Пол: мужчина
- Обвинение: участие в повстанческой организации
- Осуждение: 22 сентября 1938 г.
- Осудивший орган: Тройка УНКВД по ДВК
- Приговор: ВМН (расстрел)
- Дата реабилитации: 11 июня 1956 г.
- Источники данных: Документы присланы Александром Кравцовым.
Документы
ЗА НИМ ПРИШЛИ НА УТРЕННЕЙ ЗАРЕ… (ОДИН ИЗ МНОГИХ)
За ним пришли на утренней заре. Время промысла грабителей и палачей. Нет, не родственники обреченного взяли из книг свой рассказ. Это в книгах – по рассказам таких, как они.
Более 30 лет после XX съезда КПСС мы не знали о действительных масштабах большевистского террора в советской России и СССР. Долгие годы нам внушали, что по- страдал тонкий слой партийной элиты, и даже пытались найти объективные оправдания случившемуся.
Со временем появились статьи и книги о погибших маршалах и членах политбюро. Хотя они нередко и сами были не ангелами, их участь не может не вызывать сострадания.
И, тем не менее, имена подлинных великомучеников хранились за неприступными до поры стенами спецархивов. Их как бы вывели за скобки истории.
Говорят, времена и эпохи познаются по делам великих мира сего. Не знаю, может, это в чем-то и верно.
Но, мне кажется, истинная история скрыта в судьбах, прежде всего, простых людей, каких миллионы. В них все, чем определяется бесконечное движение жизни: добро и зло, радость и горе, любовь и ненависть, величие и низость, правда и ложь, честь и бесчестие, верность и предательство.
Из их имен только-только начинают составлять скорбные мартирологи. Мало о ком персонально из них кто-то писал. Да, видно, и не под силу написать о каждом из многих миллионов. Уходит из жизни поколение за поколением. Неизбежно скудеет память о прошлом.
Долг ныне живущих – поведать как можно о большем числе персонажей великой народной трагедии, пока еще жив кто-то из них или их родственников, помнящих те страшные времена и своих пострадавших от большевистского террора отцов и дедов.
В сахалинских «Губернских ведомостях» за 18 мая 1996 года были опубликованы фотоснимки Ивана Спиридоновича Морозова, павшего от рук сталинских палачей. Сейчас есть возможность рассказать более подробно о нем и о его близких.
Кто же он, Иван Спиридонович Морозов? Партийный или советский работник? Интеллигент, не принявший «Октябрьскую революцию» и упорствовавший в своих идеологических «заблуждениях»? Православный священник или сын священника? Местный «мироед» или его сын?
Нет, ни к одному из этих разрядов «преступников» Иван Спиридонович не принадлежал. Может, мешал карьере кого-то из коллег, так сказать, но цеху? А вот это очень даже вероятно.
Правда, когда доносчика спросили накануне реабилитации Морозова, почему он написал донос с такими страшными обвинениями, тот ответил, что его заставили чекисты под дулом нагана.
Что ж, исключить и такой вариант зарождения трагедии тоже нельзя. В те «героические» времена больше полагались на «авторитет» маузера, чем на хлопотное дело доказательства виновности и честное получение свидетельских показаний, тем более что и в этом страшном промысле надо было план выполнять.
Так кем же был Морозов? А был он известным на Северном Сахалине, умелым и удачливым охотником-промысловиком. Напрасно вы будете искать его имя среди стахановцев в сборнике документов и материалов «Социалистическое строительство на Сахалине (1925-1945 гг.). Южно- Сахалинск, 1967». Там значатся другие люди.
И вины составителей в том нет. Хотя Ивана Спиридоновича уже реабилитировали, досье на него хранилось в другом месте. Даже об оправданных «врагах народа» тогда еще не принято было говорить. Многие из их палачей не только были живы, но и по-прежнему занимали высокие посту «в партии и правительстве».
Иван Спиридонович Морозов родился в 1902 году на Сахалине, вёл родословную от каторжан, был, как говорили тогда, старожилом. Очень рано, в возрасте 4-х лет, остался без отца. Вырос самостоятельным, физически сильным человеком. Всегда и во всём полагался только на себя, не ждал, когда кто-то что-то даст.
У него были золотые руки. Многое умел делать сам. Помимо профессионализма в главном занятии, охоте, хорошо тачал обувь, шил одежду для всей семьи. А она была большая даже по тем временам – десять детей: пять сыновей и пять дочерей. Правда, вскоре один мальчик умер в младенчестве.
Я встретился с близкими Ивана Спиридоновича Морозова. Одной дочери, Нине Ивановне, на момент ареста отца было 11 лет, другой, Валентине Ивановне, – 8 лет. В этом возрасте память очень цепкая, и обе, особенно старшая, хорошо, в деталях помнят, что тогда происходило на их глазах.
А происходили страшные вещи, такие, что и врагу не пожелаешь. В том зловещем 1938 году вокруг села Усково, и не только, сильно горел лес. Это вовсе не диковинное для Сахалина стихийное бедствие как в те времена, так и сейчас.
Иван Спиридонович откуда-то пришел домой и вскоре отправился на тушение пожара, хотя никто его к этому не обязывал. Но такой уж он был человек, считал общую беду и своей. Неделю не был дома. Возвратился с раненой ногой – напоролся в лесу на сук.
Рассказал, что там, на пожаре, стали арестовывать людей, которые его же и тушили, и увозить в село Дербинское (ныне – Тымовское), где было что-то вроде тюрьмы. Затем их почти всех расстреляли как поджигателей. Предчувствовал, что вот-вот должны прийти и за ним.
Ещё бы! Старожил (их большевики считали или действительными, или потенциальными тайными агентами Японии, или, по меньшей мере, по тогдашней терминологии, – японофилами), охотник, знает в лесу каждую тропинку. Чем не подозрительная личность?
Интуиция не обманула Ивана Спиридоновича. За ним пришли на утренней заре… Обыск, поведение сотрудников НКВД, бесцеремонность, грубость, наглость, уверенность в своей «классовой, исторической правоте» – все стандартно, как и повсюду в стране в то время.
Проснулись и заплакали дети, перепуганные ранним вторжением чужих людей. Старшие знали, что такое уже бывало у других. Младшие не понимали, что и почему происходит. Им просто было страшно.
Блюстители «закона» злобно приказали замолчать. Как же иначе можно разговаривать с этими «контриками»?! Всех бы их сразу – на распыл, да начальство пока не приказывало. Ничего, успеется, никуда не уйдут. Так или по-другому еще намаются.
Обыскивали долго, тщательно, как если бы и, правда, «застукали» преступника международного класса, крупного заговорщика, находившегося в центре зловещих замыслов против «первого в мире государства рабочих и крестьян».
А был-то всего-навсего отец многодетного семейства, у которого голова болела о прокормлении оного. Ведь у «родной» советской власти здорово не разгуляешься. Все боится, а вдруг разжиреют такие, как он, почувствуют себя независимыми, позаботятся о себе сами и повиноваться диктату перестанут?
Вдруг откажутся от поводыря в «светлое будущее» и станут самостоятельно его строить, по своему разумению?
Вспороли и разломали все, что можно. Знали, где следует искать, – видно, по опыту большевистского подполья. Досталось сначала подушкам и матрасам (любимое у большевиков место хранения листовок и прочих нелегальных материалов).
Затем принялись за табуретки – никак, надеялись найти бриллианты, по примеру великого комбинатора из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова.
А когда стали рушить печку, то уж наверняка рассчитывали на потайной ход в подполье, где спрятаны винтовки с пулеметами или целый отряд вооруженной до зубов «гидры контрреволюции», готовой по первому сигналу выступить против советской власти.
Иван Спиридонович все время обыска молчал, и лишь когда выхватили из колыбели младенца, грубо бросили кричащего на кровать и распеленали, с укором обронил: «Ребенка- то зачем же так?»
Ничего, разумеется, не нашли и неизвестно, что искали. Его увели. Последний раз он переступил порог этого дома. Серьезно травмированная на пожаротушении нога к утру распухла. Никакой медицинской помощи, конечно, оказано не было.
Грубо толкнули на телегу, запряженную двумя огромными битюгами, и укатили в сторону села Дербинское (ныне – поселок Тымовское). Никто не знает и, вероятнее всего, никогда не узнает в достаточно точном приближении, что и как происходило с Иваном Спиридоновичем Морозовым там, в боль- шевистском застенке.
Однако и известное исключает дружеский прием. Не для того туда забирали. За предъявленное обвинение калачей большевики не давали и чаем не угощали. А ставили И.С. Морозову в вину ни мало, ни много – «участие в повстанческой организации».
В свое время мне пришлось изучить немало документальных первоисточников по истории Северного Сахалина 20-х – 30-х годов в партийных и государственных архивах Москвы, Томска, Хабаровска, Южно-Сахалинска, просмотреть все номера газеты «Советский Сахалин» за этот же период, перечитать опубликованные работы по сахалинской тематике.
О многом там сказано: о троцкистах, центристах и всяких уклонистах, «вредителях» и «врагах народа», «кулаках» и «подкулачниках», «саботажниках» и «поджигателях», японских «шпионах» и прочих «изменниках». Однако нигде ни одним словом не упоминается о повстанческой организации на Сахалине.
Она существовала лишь в воображении тех, кто определил горькую участь И. С. Морозова и других. Если бы такая организация была, не только в документах, но и в печати обязательно отмечалось бы, как славные советские чекисты раскрыли еще одно гнездо злокозненной контрреволюции.
Не случайно еще в июне 1956 года, то есть вскоре после XX съезда КПСС, без всякого ходатайства родственников Иван Спиридонович Морозов был реабилитирован «за отсутствием состава преступления». Однако, чтобы это произошло, потребовалось почти 18 лет.
А тогда, в 1938 году, все было по-другому. И.С. Морозов держал ответ перед «компетентными» органами за не совершенные им «преступления». Мир, как говорят, не без добрых людей. Видно, и там, где оказался Иван Спиридонович, работали не одни мерзавцы и палачи.
Несколько раз его жене Марии Еремеевне передавали от него записки. В них сообщалось, что подследственных пытают, требуя признания в «преступлениях»: подвешивают на крючья, зверски избивают, загоняют под ногти иголки и т.п.
Иван Спиридонович просил супругу всеми силами пробиваться к Сталину и рассказать, какие беззакония и зверства творятся на Сахалине. Ему и другим узникам было, конечно, невдомек, что разрешил применять пытки сам Иосиф Виссарионович.
Поскольку в империалистических застенках пытают наших братьев по классу, рассуждал «великий вождь и учитель», «логично» использовать тот же метод в отношении «врагов народа», «вредителей» и «агентов» всевозможных, какие только есть на земле, разведок. Ничего не скажешь, все по-ленински четко.
По указанию учителя за покушение на вождей революции, несдачу крестьянами хлеба по продразверстке, упорное сопротивление восставших мужиков и тому подобные «преступления» против «диктатуры пролетариата» расстреливали ни в чем не повинных заложников.
Ученик приказал применять пытки и расстрелы по отношению, как оказалось, к невиновным людям, хотя человеческое в человеке должно восставать, когда эти жестокие меры применяются даже к преступникам.
Судя по всему, недоучившийся семинарист не захотел усвоить новозаветные требования высокой морали, поскольку они не вписывались в столь любезные его сердцу каноны «классовой борьбы». Но многие ли знали тогда об этих «морально-этических» предпочтениях Сталина?
Да и где было Марии Еремеевне взять средства для поездки в столицу, если на руках осталась огромная семья, с которой и вдвоем-то с мужем справлялись не без трудов великих? А уж попасть в самый высокий кремлевский кабинет – и вовсе фантастика.
Если бы даже и удалось достучаться, надежды на успех – практически никакой. В любом случае участь Ивана Спиридоновича была предрешена, что в скором времени полностью подтвердилось.
В один из дней Мария Еремеевна с дочерью Ниной отправились в Дербинское. Надеялись что-нибудь узнать. И здесь они увидели его. Но как!
Вывели из узилища четверых. Первым ковылял, расшатываясь, как пьяный, ослабленный, видно, побоями и недоеданием совсем молодой парень, почти мальчик. За ним – еще двое юношей. Четвертым был Иван Спиридонович. Раненая нога распухла, как колода. В это время у него уже была гангрена.
Ему бы на больничной койке лежать, а не так вот... Все четверо были босиком. Да и зачем им нужна теперь обувь?
Палачи больше не боялись осуждения, тем паче, что и охотников порицать их действия что-то не видно было. Чуть в стороне стоял грузовик с закрытыми бортами. В кузове – двое солдат, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. Внизу распоряжался третий.
Парни с большим трудом перевалились через борт, да так и остались, израсходовав последние силы, лежать на дне кузова.
Иван Спиридонович остановился, обвел всех взглядом, как бы прощаясь, и сказал, обращаясь к жене, только три слова: «Маруся, береги детей!».
Затем с большим трудом встал на колесо, но больная нога мешала преодолеть борт. От грубого и сильного толчка конвоира перевалился в кузов, однако тотчас сел. Этим он как бы подчеркнул нежелание выглядеть жалким перед своими палачами.
Мария Еремеевна хотела передать мужу узелок со снедью, но солдат подцепил его на штык, отбросил в сторону и с издевательством изрек: «Это ему больше не понадобится!». Видно, знал, куда и зачем везут обреченных.
Грузовик тронулся и, набирая скорость, покатил в сторону села Воскресеновка. Это было первое и последнее «свидание» Ивана Спиридоновича с женой и дочерью после ареста. Больше его никто из родных, близких и знакомых никогда не видел. Из того места, куда увезли несчастных, не возвращаются.
Воскресеновка, наряду с Верхним Армуданом, пользовалась в то время у сахалинцев дурной, зловещей славой. Там многие нашли место последнего упокоения.
До сих пор жива страшная молва о «хитром домике» в окрестностях села. С его веранды, утверждали старожилы, стрелял в приговоренных к смерти, которых проводили гуськом по тропе, тогдашний начальник сахалинского пограничного отряда и областного управления НКВД кровавый палач комбриг Дреков.
Современники тех событий также свидетельствовали, что бывали случаи, когда после очередных расстрелов селян спрашивали, слышали ли они выстрелы и сколько. Если кто-то, по наивности, отвечал утвердительно, то исчезал навсегда.
Все эти сведения требуют проверки данными других источников, но, как говорится, нет дыма без огня. Во всяком случае, считать их невероятными не стоит.
Да и главное ведь в другом. Банда уголовных преступников, захватившая великую державу в октябре 1917 года, опьянев от абсолютного всевластия и беззакония, человеческой крови и безнаказанности, зверски убила еще одного безвинного россиянина. Семья навсегда осталась без мужа, отца, кормильца, страна лишилась преуспевающего работника и надёжного защитника...
Июнь 1996 года
В. КРАВЦОВ, кандидат исторических наук, доцент
СИЛЬНЫ КОРНИ МОРОЗОВЫХ
Сказать, что Марии Еремеевне с детьми пришлось несладко после трагической гибели мужа – значит, ничего не сказать. Да и как об этом скажешь, чтобы вот так, до конца.
Весь набор унижений и издевательств, всю глубину человеческих страданий, выпавших на долю осиротевших Морозовых, могут понять, наверное, только те, кто испытал подобное на себе в те жестокие времена.
И когда сегодня я спрашиваю у дочерей Ивана Спиридоновича, как к ним относились после случившегося с отцом, они с непередаваемой горечью отвечают вопросом на вопрос: а как к нам могли относиться? И добавляют: ведь мы были членами семьи «врага народа» (бытовало тогда и такое каннибальское понятие), людьми второго сорта.
И это не просто слова. К счастью, никого из них не арестовали, не посадили и не сослали. Да и куда было ссылать?! И так жили на краю света. Почему не гноили в тюрьме или концлагере? Трудно сказать. Видно, – одна из непредсказуемостей и гримас режима.
У сталинской диктатуры были ведь и другие «заскоки». По свидетельству современников, сумевшего выехать за пределы данного региона и не «раззвонившего», куда едет, местного потенциального «врага народа» чаще всего никто не разыскивал.
Зачем тратить силы и средства, если ничего не стоило приклеить ярлык любому, заставить сознаться во всех «грехах» и «преступлениях»?
Я, например, знаю таких сбежавших на какое-то время с Сахалина «врагов народа». Они потом вернулись сюда, когда несколько спала волна репрессий. А там началась Великая Отечественная война, и режиму стало вовсе не до них.
В стране советов, в государстве «рабочих и крестьян» все планировалось. He составляли исключения и репрессии. А как без плана? Не спусти сверху контрольных цифр, – а они спускались, и сия процедура неоднократно документально доказана, – никакого порядка не будет, начнут своевольничать.
В одном месте перестреляют и пересажают всех (ну, да в этом беды особой нет), в другом, – и это нежелательнее всего, – недостреляют и не досажают, смотришь, и остались «контрики» на племя.
Ленинско-сталинская партия «нового типа» одна, как утверждалось всегда и всюду, владела знанием законов общественного развития, а потому твердо знала, что каждому из нас нужно, кого, куда, сколько и на сколько определить.
Одних – навсегда в землю, чтобы и памяти не осталось, других – в зону на пять – двадцать пять лет, третьих – на «вольные хлеба» по карточкам и т. д.
Вот вам и идеальные условия для действия объективного закона планомерного, пропорционального развития, созидающего установление социалистической общественной гармонии.
В этой связи, может быть, и семье Морозовых было предначертано что-то, где-то, в чем-то быть винтиками «равновесия» – кто скажет? Видно, так уж распорядился Вседержитель.
Одним словом, не тронули вдову более чем с многочисленным семейством. Девять детей в любом случае – не шутка, а уж в нашем – во стократ.
Конечно, даже в несвободном обществе, каким был СССР, свобода, понимаемая как существование вне тюрьмы или концлагеря, – уже великое благо. Однако членам семьи «врага народа» создавали такие условия бесправия и унижения во всем, что жизнь становилась сплошь да рядом невыносимой.
Надвигалась зима, и знали, как ударить больнее, в чем ущемить, чтобы не забывало «проклятое отродье», кто их отец, и что есть власть советская.
Начали с элементарного: отказали в подвозе дров. Что это означало в Тымовской долине, знают те, кто бывал там в 40—50-градусные морозы.
Говорят, беда не ходит одна. Часто – в обнимку с другой. Вскоре после расстрела отца трагически погиб девятилетний Анатолий. В селе разбирали старое деревянное строение. Побежал Толик раздобыть немного дров – топить чем-то надо. Вот тут и случилась непоправимая беда. На мальчишку рухнула крыша. И еще одного Морозова не стало...
После гибели отца умерла Полина. Осталось семеро детей: Надежда – 17 лет, Любовь – 16 лет, Нина – 11 лет, Валентина – 8 лет, Борис – 3 года, Сергей – 2 года, Юрий – 1 год.
Мария Еремеевна работала в колхозе от зари до зари за «палочки», как и все тогда. Ко всем прочим бедам, отобрали приусадебный участок, а затем – и избу как у семьи «врага народа».
Многодетную семью с малолетними детьми и подростками, не достигшими совершеннолетия, выбросили на улицу. Делалось это открыто, цинично, на виду у всего народа. Знали подлецы, что люди запуганы, бесправны, что никто не отважится защищать несчастных.
Морозовы пешком ушли из Усково в Тымовское. Поселились в землянке, но и оттуда вскоре выгнали. И пошла семья, что называется, по миру. Жили, где придется. Охотников привечать семью «врага народа» было не очень-то много. И все же кое-как перебивались – мир-то не без добрых людей.
Материально жили неимоверно трудно. Мария Еремеевна, как и в Усково, подряжалась на работу в колхозе, но фактически ничего не получала за свой труд. Никто многодетной семье, разумеется, не помогал. Одно облегчение: стали работать старшие девочки. Как-то перебивались.
В школу ходили Нина и Валя, но только до зимы, пока без обувки можно было обойтись. А затем и вовсе перестали учиться. Каждая закончила по три класса. Вот вам и сталинская, самая лучшая и справедливая в мире конституция, вот вам и право на образование, вот вам и обязательные четыре, а затем и семь классов!
На детей «врага народа» это фактически не распространялось. И все-таки Морозовы выстояли. Мария Еремеевна подняла на ноги четырех дочерей и трех сыновей. Так и осталась до конца дней своих вдовой. Умерла в 1992 году в 90-летнем возрасте.
Ну, а дети устроили свою жизнь, как смогли. В престижных и в любых других вузах не учились. Самое «высокое образование» у одной из дочерей Ивана Спиридоновича – шесть классов. У остальных – кто сколько смог, а вернее, сколько у матери возможностей было. А их почти не было.
Что, может быть, не хотели учиться или способностями Бог обидел? Да нет. Умные от природы люди. Разговариваю с Ниной Ивановной и Валентиной Ивановной, и не верится, что у этих женщин всего по три класса.
Ложь всё, что «социалистическая Отчизна» никому не препятствовала в получении образования и любой профессии, что сын за отца не отвечал, как декларировал Сталин. Чего-то добивались те, кто сумел скрыть социальное происхождение или принадлежность к семье «врага народа».
Но Морозовы – потомственные сахалинцы, и скрыть что-либо даже при очень большом желании было невозможно.
Жизнь у каждого из молодых Морозовых сложилась по-своему. Одинаково в одном – трудно...
Нина Ивановна встретила своего суженого там же, в Тымовском. Верно говорят: пути Господни неисповедимы. Ехал бравый воздушный десантник, храбро отвоевавший на западных фронтах, на Дальний Восток, кончать с японскими самураями, да не успел. Война закончилась. И остался солдат служить на Сахалине.
До 1947 года – в Тымовском, затем еще 30 лет – в Соколе. Судьбы Нины Ивановны Морозовой и Анатолия Семеновича Богданова, как и у многих из того поколения, оказались трагически схожими.
Богданов Семен Дмитриевич, отец Анатолия, был тоже расстрелян в 1938 году и реабилитирован за отсутствием состава преступления в 1956-м.
Чем-то не угодил диктатуре бывший красный командир, создатель и председатель одного из первых рыболовецких колхозов в Новосибирской области, да и в Сибири, незаурядный специалист по рыборазведению, передававший свой профессиональный опыт накануне репрессии даже за границей.
Впрочем, жизнь Богдановых заслуживает отдельного рассказа, что я и постараюсь сделать в самое ближайшее время.
Сегодня живы три дочери и два сына Марии Еремеевны и Ивана Спиридоновича Морозовых: Надежда Ивановна, Нина Ивановна, Валентина Ивановна, Борис Иванович и Юрий Иванович.
Все они – уже немолодые люди, одолеваемые недугами и другими неудобствами человеческого бытия. Все честно трудились, как говорится, на рядовых должностях. Обзавелись семьями, имеют детей и внуков. Для Ивана Спиридоновича – это правнуки. Но не пришлось дожить ему до такого счастья.
Прочными оказались Морозовские корни на Сахалине, на земле российской. Не удалось злодеям их выкорчевать. Будем надеяться, что правнукам Ивана Спиридоновича и Марии Еремеевны уготована другая, счастливая доля.
К сожалениию, далеко не всем этого хочется, как показывают результаты выборов президента России. После опубликования моей статьи о трагедии Ивана Спиридоновича Морозова мне неоднократно звонили по телефону.
Одни выражали солидарность и единомыслие, другие – недоброжелательность, третьи – дикую злобу и агрессивность, даже, подчас, – твердое обещание поквитаться, когда «наши» придут к власти.
Меня поразили рассуждения типа: вы хотите все напортить Зюганову, а потому и пишете о репрессиях, которые, может быть, были, а может быть, нет. Честных людей не сажали и не расстреливали, получили сполна только те, кто заслужил.
Так и хочется сказать: ты им – про Фому, а они тебе – про Ерему, или: кому что, а курице – просо. Самое печальное, что звонили женщины. Ни капли сострадания или хотя бы элементарного сочувствия. Готовы, ради похлебки в собственной плошке, растоптать память о невинно убиенных соотечественниках.
Самое страшное то, что иные вновь готовы сажать и стрелять «врагов народа». Когда в последней статье (Губернские ведомости, 25 июля 1996 года) я справедливо, как мне кажется, написал, что победа Ельцина на выборах – еще не окончательная победа демократии в России, что коммунисты (КПРФ и другие КП) – еще не в нокауте, а только в нокдауне, тотчас последовала реакция.
Высокопоставленный чиновник из институтов избирательной системы областного уровня прикрикнул в стиле: не сметь нарушать общественное согласие и мир, не сметь натравливать одних избирателей на других!
Во-первых, уважаемый хранитель мира под оливами, давно, известно: чтобы приготовить рагу из зайца, надо иметь как минимум кошку, то есть, другими словами, нельзя разрушить то, чего нет, и чего коммунисты никогда не допустят.
Во-вторых, своими публикациями я не стремлюсь столкнуть людей друг с другом, а напоминаю, что может быть, если...
В-третьих, не следовало бы ставить знак равенства между КПРФ и избирателями, отдавшими свои голоса за Зюганова.
В-четвертых, как бы под сладенькую песенку «о мире и согласии» неосталинисты не повели нас вновь путями, пройденными однажды Морозовыми и многими миллионами им подобных.
Сентябрь 1996 года
В. КРАВЦОВ, кандидат исторических наук, доцент
МОЖЕТ ПОВТОРИТЬСЯ
«Давайте пересчитаем», – так озаглавил свою статью в ответ на некоторые мои публикации А. Кедич (Губернские ведомости, 9 марта 1996 г.). Что ж, извольте. Но сначала – несколько предварительных замечаний.
Люди, как правило, пишут, чтобы или новые мысли изложить, или свои взгляды отстоять. Коммунист, если он настоящий, – а Кедичу в ортодоксии не откажешь, – не имеет ни того, ни другого. Излагает мысли и защищает взгляды... чужие.
С классиками – никакой мороки, потому как их никто не знал и не знает. Разве что Валерия Новодворская?! Совсем рехнулась баба, говорят, все полное собрание сочинений Ленина перечитала, от корки до корки.
Другое дело – генсеки. Те так и норовят свой вклад в «сокровищницу» внести. Вот и изощряется всяк, как может.
Кедич жил при шестерых и служит седьмому. А этот оказался удивительно плодовитым на «идеи». Искать «позицию» Кедича следует в «научном» творчестве его нынешнего босса.
У нас в руках брошюра Г. Зюганова с интригующим названием «За горизонтом» (М., 1995), хотя содержание так и подсказывает что-то вроде – «За колючей проволокой», «Путь в зону», «Шаг в сторону...», «В замочную скважину». Ну, да давать название своим книгам – суверенное право их авторов.
Открываем страницу 47 – Боже правый! Судя по всему, буквально понял доктор «философии» изречение Екклесиаста: «Во многой мудрости много печали; кто умножает познания, умножает скорбь».
А потому решил в один заход избавить «любимых» трудящихся от суеты сует, томления духа, мудрости и познания совокупно с печалью и скорбью и возложить сей тяжкий крест на одного себя.
Да видно, надорвался самоуверенный генсек. Нагородил такого, что сам Сталин в изумление и великий гнев пришел бы. Как минимум, схлопотал бы партайгеноссе дорогу дальнюю – казенный дом, а то и чего покруче.
И поделом – всяк сверчок знай свой шесток. Одно лишь «не вдаваясь в оценки Сталина...» может из себя ангела вывести. Тоже оценщик выискался! И кого оценивать вздумал! Давить таких надо! Стоит бровью повести – Лаврентий лишь за «партию Троцкого, Берии...» по стенке размажет.
Хотя, постой, постой! Стоит ли так круто? В этом бывшем сельском учителе что-то есть. Сумел доказать, что можно перейти не только от богословия к марксизму-ленинизму и знанию всех наук, как товарищ Сталин, но и от физики-математики – к философии.
Может, про него один мудрый итальянец сказал: «Философии не научаются; философия есть сочетание приобретенных знаний и высокого ума, применяющего их...»?
Оно, конечно, с другой стороны, от многих мудрецов – забот полон рот. И одного товарища Сталина, на весь «шарик» – с избытком.
Однако почитаем дальше и, может быть, сменим гнев на милость? Все же что-то от товарища Сталина в этом Зюганове есть. Опять же очень ловко выдает чужие мысли за свои, как и положено кристальному большевику, и готов доводить до конца, точно как товарищ Сталин, главного и единственного вождя почитает.
Правда, норовит побыстрее занять его пьедестал, но ежели для пользы дела, то грех в том невелик.
Не надо вдаваться в оценки Сталина, то есть массового террора, предлагает Зюганов, потому как то – от лукавого. Зри в корень.
А там прописано, что все так называемые массовые репрессии – мелочь перед вкладом Сталина в разработку «идеологии патриотизма», над которой он активно трудился с 1944 по 1953 год, то есть до последнего вздоха.
Не хватило ему каких-то пяти-семи лет, чтобы завершить начатое дело, и «СССР полностью преодолел бы... негативные последствия революционных бурь, максимально развив при этом их конструктивные результаты...».
Созидание сталинской «идеологии патриотизма» было надежно прикрыто ядерным оружием, дабы показать при случае кое-кому «кузькину мать», да Хрущев свинью подложил «десталинизацией» и «оттепелью».
С него СССР пошел вразнос, и допрыгались мы «до финального акта драмы 1991 г.» Вот, оказывается, как все было. А мы-то, сиволапые, не приведи Господь, что об Иосифе Виссарионовиче думали...
Спасибо Геннадию Андреевичу с его светлым умом и историко-философской «проницательностью», вразумил, век помнить будем. К тому же и выход нашел, простой, как и всё гениальное: возвратиться в героические 40-е и достраивать начатое великим «русским» патриотом из грузинского Гори.
Правда, немало еще тех, кто побаивается этих самых 40-х. Уж очень много бед тогда «родная партия» натворила. Но и то сказать, те фанатики с церковно-приходским образованием и маузером в руке сами ушли или их ушли... из жизни.
Теперь в КПРФ совсем другие ребята. Опять же мужики в пивной говорят: эти почем зря сажать и убивать не будут, твердо обещают. Врут, никак, лишнее и про Кобу. Вон и Геннадий Андреевич вслед за своим учителем неустанно повторяет, что не так страшен черт, как его малюют, что «сегодня больше жертв репрессий в лагерях, чем при Сталине».
Так что, шагом марш в 40-е! Там разберемся, «кто находился в ГУЛАГах и по каким причинам».
А пока вот вам, товарищи коммунисты, боевое и экстренное партийное задание: если «в моей деревне в то время арестовали двоих, и оба были преступниками», докажите, что никакого массового террора в СССР и в помине не было, что все это козни жидо-масонов и снюхавшихся с ними демократов. Уравнение, то бишь поручение, понятно? Действуйте!
У коммунистов, как всегда, с дисциплиной строго. Бодро взяли под козырек и пустились во все тяжкие громить демократических фальсификаторов героической истории КПСС. В первых рядах, разумеется, т. Кедич.
Он-то уж знает, что в таких случаях делать. Помнит, как наставляли товарищи из ЦК, скажем, по обстановке в Афганистане:
«Смотрите, ребята, вот эта информация только для вас, чтобы впросак не попали, если вдруг какой- нибудь псих, наслушавшись «вражеских голосов», что-нибудь не так спросит, – там, в Афгане, и вправду, наши дела совсем швах.
А вот эта, что в любой газете есть, – для быд…, простите, для трудящихся. И избави Бог, болтать лишнее – пожалеете, что родились на свет!».
Эх, времечко было золотое. Все четко и ясно, ни о чем голова не болит. Скорее бы назад. Да что-то далеко не все туда торопятся. Никак не получаются стройные ряды и монолитные колонны.
А тут еще всякие Кравцовы под ногами путаются. Пугают народ, как большевики жестоко обошлись с их предками.
Черт знает, что за порядки пошли. Жаль, нельзя этих типов в тюрьму посадить, а лучше – к стенке поставить. Ну, да ладно, пока публицистическим словом – к позорному столбу их!
А там, когда большевики вновь возьмут и удержат власть, видно будет. Можно и построже, чтобы знали край, да не падали.
Это же надо, дойти до такой наглости: в период гражданской войны по вине, главным образом, большевиков погибли 13 млн. россиян! Да 30 млн. крестьян они же угробили за время своих зверств.
Взял Кедич опубликованные, разумеется, для трудящихся, итоги переписей населения в нашем Отечестве с 1897 по 1939 год и давай гвоздить Кравцовых. Да что-то гвозди, видно, ржавые попались, гнутся, не лезут никак в позорный столб. Убедитесь сами.
У Кедича получилось, что только один раз, с 1914 по 1920 год, в период первой мировой и гражданской войн, численность населения в России уменьшилась на 2,5 млн. человек. В остальное же время – бурный рост, и никаких потерь.
Так, по словам одного из обер-палачей В. Молотова, проявляли себя «живительные силы советского строительства». Вот только «враги народа» от статистики «…решили сознательно уменьшить количество населения в СССР», – возмущенно заявляла «Правда».
Но «славные советские чекисты, возглавляемые сталинским народным комиссаром Н.И. Ежовым, сокрушили змеиное гнездо предателей...», – жизнерадостно, как и положено при социализме, сообщалось в другом официальном документе того времени.
Между тем Кедич после всех подсчетов бодренько так делает заключение: прирост населения в СССР был в 2,5 раза выше, чем на присоединенных в 1939-1940 годах, территориях. А там репрессий не было. Вывод, читатель, делай сам: массовый террор в СССР – ложь.
А посему: «Да здравствуют чистая, как поцелуй ребенка, КПСС и ее верная преемница и продолжательница КПРФ!».
Если Кедич так не думает, то почему, отрицая приведенные нами цифры, не назвал свои? Как же в таком случае быть со стыдом и совестью, в отсутствии коих коммунисты не устают обвинять тех, кто теперь не с ними?
В своих математических упражнениях наш оппонент «забыл» такой показатель, как демографический прогноз. По нему, в СССР на 1 января 1939 года ожидалось 186,7 млн., а было 167,2 млн. человек (не 170,5 млн. человек, как значится в статсборнике). Убыль составила 19,5 млн. человек. Из них - 18 млн. – крестьяне.
Так как они были «классовыми врагами» большевиков, и их, прежде всего и главным образом, уничтожали, в том числе и искусственно организованным голодом. Не менее 4 млн. крестьян умерли во время голода начала 20-х годов, который также на совести коммунистов.
Уж никак не меньше 10 млн. человек пали жертвами «классовой борьбы» в деревне на присоединенных к СССР в 1939- 1940 гг. территориях, голода во время войны и, особенно, в 1946-1947 гг. Так что цифра 30 млн. уничтоженных коммунистами крестьян явно и серьезно занижена. С 1914 по 1920 год Россия потеряла не 2.5 млн., как утверждает Кедич, а 20 млн. человек. Потери России в первой мировой войне составили около 7 млн. человек. Львиная доля из 13 млн. – крестьяне, абсолютное большинство – дело рук большевиков, которые контролировали самые населенные крестьянские регионы и вели войну на уничтожение в крестьянско-казачьих окраинах России. Все цифры по данной проблематике давным-давно введены в научный оборот советскими специалистами, преданными КПСС, а не «буржуазными фальсификаторами», кстати, более правдивыми, чем отечественные исследователи, работавшие под строжайшим надзором цэковских цензоров. Очень жаль, что руководитель областного общества «Знание» этого «не знает». Сталинские палачи основательно прошлись и по Северному Сахалину. На ничтожно малочисленное население (15 тыс. чел. в 1927 г., когда начались здесь репрессии, и 110 тыс. чел. в 1940 г.) пришлось 4395 репрессированных мучеников, только внесенных в областную Книгу Памяти. А сколько осталось за ее пределами, кто скажет? Таких трагедий многие миллионы. Кто, наконец-то, за них ответит?! Говорят, нет ответчиков, все вымерли. Но главный-то жив и активно действует! Это КПСС в лице много- численных компартий и групп, которые представляют самую большую опасность для России и россиян. Спасти Отечество можем мы, избиратели, если скажем решительное «Нет!» Зюганову на выборах 16 июня. Прежде чем опустить бюллетень, подумайте, может, и вашем роду кто-то был замучен коммунистами. Поставьте себя на место невинно загубленных или искалеченных и морально травмированных людей, и тогда вы не станете вверять судьбу своих близких их будущим палачам. Но этого мало, чтобы избавиться от коммунистической опасности. Необходимо уже сейчас, не дожидаясь президентских выборов, объединиться пострадавшим от большевистского террора, их родственникам, всем честным людям в широкое народное движение за немедленное признание КПСС преступной организацией, роспуск и запрещение любых компартий на территории Российской Федерации. К этому есть более чем достаточные юридические и морально-нравственные основания. Необходимо, следуя примеру ФРГ, где это сделано применительно к нацизму, принять закон, по которому в демократической России за публичное отрицание коммунистических преступлений будет присуждаться наказание, а не ученая степень доктора философии, как то произошло с Зюгановым. В противном случае, нам никогда не избавиться от идеологии коммунизма, не добиться нравственного самоочищения и покаяния, не стать свободными и счастливыми людьми.
Май 1996 года
В. КРАВЦОВ, кандидат исторических наук, доцент