Коваленко Василий Минаевич (1893)

Справка

• Дата рождения: 1893 г.
• Место рождения: Харьковская обл., Красногвардейского р-н, с. Новобогдановка
• Пол: мужчина
• Национальность: украинец
• Социальное происхождение: из крестьян
• Образование: высшее, окончил Ленинградский институт инженеров коммунального хозяйства.
• Профессия / место работы: Временно исполнял обязанности начальника Воронежского отдела коммунального хозяйства.
• Место проживания: г. Воронеж, ул. Плехановская, д. 1, кв. 27
• Партийность: Член ВКП(б) с 1918 г.

• Дата расстрела: 13 апреля 1938 г.

---

• Где и кем арестован: УНКВД ВО.
• Дата ареста: 4 декабря 1937 г.
• Обвинение: в активном участии в контрреволюционной право-троцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации
• Осуждение: 13 апреля 1938 г.
• Осудивший орган: выездной сессией ВКВС СССР в Воронеже
• Статья: 58-7-8-11
• Приговор: ВМН (расстрел)
• Дата реабилитации: 25 августа 1956 г.
• Реабилитирующий орган: ВКВС СССР.

---

• Архивное дело: П-6556.
• Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; "Воронежские сталинские списки"

Документы

• 
• 
• 

Биография

Хочу вставить главу из книги "Пишу только правду", написанной моим отцом Коваленко Николаем Андреевичем. Коваленко Василий Минаевич приходился ему дядей. Глава так и называется - "Дядя Вася".

ДЯДЯ ВАСЯ

Старший брат моего отца Василий, а для меня дядя Вася, в 1937 году был арестован и уничтожен сталинистами как враг народа. Его жена, Антонина Николаевна, по девичьей фамилии Рыбка, тоже была арестована и без суда и следствия, по решению Особого Совещания, заключена в Карагандинский концлагерь в Казахстане. Старшая дочь Антонины Николаевны и Василия Минаевича Майя была отправлена в детский дом для детей врагов народа. Младшую дочь Нелю удалось спрятать у дальних родственников, и она в детский дом для детей репрессированных не попала. Малолетние сестры Майя и Неля оказались отлученными от родителей и разлученными между собой.

Дядя Вася родился в 1893 году на Полтавщине. В 1902 году вместе с родителями приехал в Новохоперский уезд Воронежской губернии. После окончания Банновской церковно-приходской школы помогал своему отцу по хозяйству. В юношестве учился на сельскохозяйственных курсах, где изучал агрономию, сельскохозяйственное производство и ветеринарию.

В 1914 году дядя женился. Его отец дал ему тридцать десятин земли, корову, двух лошадей, двух волов и построил ему дом-пятистенок. Дядя Вася был крестьянином.

В 1915 году дядю Васю призвали в Царскую армию. На фронтах первой мировой войны он не находился. Служил в городе Землянское Воронежской области, где окончил учебную пулеметную команду и при ней же остался обучать новобранцев стрельбе из станкового пулемета. Приветствовал свержение царизма в России, Октябрьскую революцию 1917 года и приход большевиков к власти. В годы гражданской войны находился в партизанских и красногвардейских отрядах и участвовал в разгроме белогвардейских банд на территории Воронежской губернии. Служил в Красной Армии. В марте 1918 года вступил в партию большевиков. С гражданской войны вернулся в 1920 году. Его жена, блудившая и с белыми бандитами, и с красными командирами, заболела сифилисом. Дядя Вася с нею развелся. Она, забрав с собою двух малолетних дочерей, уехала на Полтавщину.

Дядя Вася был избран коммунистами в состав Воронежского уездного Комитета коммунистической партии большевиков.

Тридцать десятин земли он вернул своему отцу, а дом продал. Имевшийся скот – корову, двух лошадей и двух волов, пока он защищал молодую Советскую республику, его блудная жена промотала.

В 1920 году Василий Минаевич уехал в Воронеж. Связав свою судьбу с партией большевиков, он стал партийным работником. В 1924 году, находясь в командировке в городе Новохоперске и посещая по служебным делам учебные заведения города, он познакомился с учащейся педучилища Антониной Николаевной Рыбка. Они полюбили друг друга, и осенью 1924 года поженились. Семья Рыбок жила в четырех верстах от нашего поселка. Дядя Вася ранее с Тоней знаком не был, но был наслышан, что среди семи сестер Рыбок Тоня самая красивая. В 1925 году у них родилась Майя, а в 1931 году – Неля.

В 1927 году дядя Вася был избран секретарем Воронежского Уездного Комитета ВКП(б), а также членом Президиума Воронежского Уездного Исполнительного Комитета.

В 1929 году дядю Васю направили на учебу в Ленинградский институт инженеров коммунального строительства, который он окончил в 1932 году. После окончания института он работал начальником Воронежского Облпроектплангора – организации, занимавшейся планированием и проектированием строительства новых и застройки старых городов. Затем некоторое время находился в должности начальника экономического отдела Воронежского областного Управления коммунального хозяйства. 28 июня 1937 года он был избран заместителем начальника Воронежского областного Управления коммунального хозяйства.

В час ночи 4 декабря 1937 года дядя Вася и его жена услышали стук в дверь квартиры. Антонина Николаевна, подойдя к двери, спросила, кто стучит и что надо. В ответ услышала: «Это я, Вера Трофимовна, мне очень плохо». Антонина Николаевна открыла дверь. Оттолкнув соседку, в квартиру ворвались три сотрудника НКВД, один из которых держал в правой руке револьвер. Он крикнул: «Гражданин Коваленко, стоять на месте! Руки за спину! Вы арестованы!» И показал Василию Минаевичу ордер на арест и на обыск. Антонина опустилась на диван и заплакала. Из платяных и книжных шкафов энкэвэдэшники выбросили на пол одежду и книги. Карманы одежды вывернули, а книги перелистали. Хотели разрезать кожу, которой были обшиты диван и два мягких кресла, но не стали этого делать. Они прощупали диван и кресла и перевернули их нижней частью вверх. Прощупали подушки и перину и выбросили их с кровати на пол. Из тумбочки, стоявшей у кровати, вывалили на пол предметы дамского туалета. В зале выбросили все бумаги из письменного стола и просмотрели их. В ящике стола находился пистолет «Браунинг», который дядя Вася получил при его назначении начальником Воронежского Облпроектплангора еще в 1932 году. На кухне всё из кухонного стола и шкафа вытащили и проверили, заглядывая в банки и в мешочки с крупою. В детской комнате всё перепотрошили, даже перелистали учебники и детские книжки Майи. Обыск закончили, не найдя никакого компромата. Да его и не могло быть. Мой дядя был честным и преданным своей Родине и своему народу человеком.

Рано утром его увезли.

Из следственного дела № II-6556, хранящегося в Центре документации новейшей истории Архивного отдела Администрации Воронежской области:

Арестован 4 декабря 1937 года, ордер № 2241 от 3 декабря 1937 года. На ордере собственноручная запись: «Читал 4/XII – 37 г.» и личная подпись – В. Коваленко. При обыске изъяты: «браунинг» № ТК № 34955, паспорт ЦК № 07920 и партбилет.

Обвинение: активное участие в «правотроцкистской организации» в Воронеже с начала тридцатых годов, в которой состояли: Рябинин Евгений Иванович – секретарь обкома ВКП(б), Орлов Дмитрий Александрович – председатель Облисполкома и Клюев Константин Николаевич – непосредственный руководитель организации.

На первых допросах Василий Минаевич полностью отрицал свою принадлежность к правотроцкистской организации и отклонял предъявленные ему обвинения. Но уже 14 декабря 1937 года в протоколе допроса записаны показания, что он состоит в правотроцкистской организации, что на путь борьбы с партией и политикой партии встал в 1931 году, что уже к этому времени у него сложилось впечатление, что эта линия ЦК партии приведет крестьянство к полному разорению и разрушению, что в 1936 году согласился на участие в контрреволюционной организации. Из следственного дела видно, что допросы велись ежедневно, что следователи нужные им показания буквально выбивали, применяя методы психологического воздействия и физическую силу. Такой вывод можно сделать из того, что записи и подписи Василия Минаевича в протоколах допроса до 14 декабря ровные, четкие, понятные. После 14 декабря – корявые, неровные и непонятные, сделанные в сильном волнении и трясущейся рукою. Его избивали.

Избиения Василия Минаевича следователями подтверждает и его жена Антонина Николаевна, арестованная через две недели после его ареста. Она сидела в той же тюрьме, в которую был заключен и ее муж.

В 1960 году она писала: «Я была арестована 17 декабря 1937 года и сидела в той же тюрьме, в которой сидел и Василий Минаевич. Окна моей камеры выходили во двор тюрьмы. Во второй половине декабря 1937 года и в начале 1938 года я несколько раз видела арестованных, которых выводили на прогулку. Среди них был и Василий Минаевич. Он волочил правую ногу и еле-еле передвигался. Правая рука висела, а левой делал взмахи. Из-под шапки виднелся бинт, которым была забинтована голова. Тогда я поняла, что Василия Минаевича избивали. А однажды меня забрали из камеры и повели на допрос. И вдруг в коридоре из-за угла выходит мне навстречу в сопровождении энкэвэдэшника Василий Минаевич. Голова у него в бинтах, под глазами синяки, губы разбиты, зубы выбиты. Я от неожиданной встречи крикнула и чуть не упала от страха, облокотившись на подоконник. Придя в себя, я поняла, что эта встреча с мужем была устроена для того, чтобы меня морально, психологически раздавить, убить. Этой встречей с Василием Минаевичем следователи хотели меня сломить, запугать и показать, что они со мной сделают то же самое, если я не дам нужных им показаний».

10 апреля 1938 года дяде Васе предъявили обвинительное заключение, в котором было написано: «Василий Минаевич Коваленко с 1936 года являлся активным участником контрреволюционной правотроцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации, действовавшей на территории Воронежской области, разделял террористические методы борьбы против руководителей партии и государства, проводил совместно с завербованными им лицами вредительство в коммунальном хозяйстве».

Однако в протоколах допроса нет его показаний о том, что он является членом правотроцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации. В деле нет свидетельских показаний, подтверждающих его принадлежность к этой не существовавшей организации. В деле нет свидетельских показаний якобы завербованных дядей Васей вредителей и террористов, и не названо ни одной фамилии диверсанта или террориста, а также нет фактов вредительства или диверсий в коммунальном хозяйстве Воронежской области, нет никаких документов, доказывающих какое-то или в чем-то вредительство. Всё обвинительное заключение – это плод вымыслов следователей.

В связи с арестом и привлечением к уголовной ответственности Василий Минаевич 10 декабря 1937 года был исключен из членов ВКП(б) как враг народа.

13 апреля 1938 года Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила дядю Васю к высшей мере наказания – расстрелу с конфискацией всего, лично ему принадлежащего имущества.

13 апреля 1938 года дядя Вася был расстрелян в городе Воронеже. В этот же день были расстреляны: секретарь Воронежского Обкома ВКП(б) Рябинин Евгений Иванович, председатель Облисполкома Орлов Дмитрий Александрович и Клюев Константин Николаевич.

Определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 26 августа 1956 года приговор Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 13 апреля 1938 года был отменен и дело прекращено за отсутствием состава преступления. Дядя Вася был посмертно реабилитирован. Он также реабилитирован посмертно и в партийном отношении.

Я хорошо помню страшный 1937 год. Весь тот год производились аресты. Арестовывали колхозников, учителей, партийных работников, служащих советских органов и сотрудников НКВД.

«Сексоты», «стукачи», «осведомители» писали доносы в НКВД на своих сослуживцев, на соседей и даже на родственников. В своих доносах они сообщали в органы НКВД о том, что кто-то недоволен советской властью, что кто-то сказал, что ему до революции жилось лучше, чем теперь, что кто-то использовал газеты с портретом Сталина или кого-то из руководителей страны на растопку дров в печке или на нужды в клозете. И люди, на которых поступали донесения, арестовывались и навсегда исчезали.

В начале 1937 года арестовали добродушного, всегда не по возрасту подвижного и веселого и за это любимого нами учителя музыки Ивана Семеновича. Какой-то «стукач» донес в НКВД, что у Ивана Семеновича имеется много золотых монет царской чеканки. Его вызвали в НКВД и спросили, много ли у него золота. Он ответил, что имеет десять золотых монет. Его отправили домой за монетами. Он принес монеты. Дежурный по отделу НКВД сказал Ивану Семеновичу, что следователь уехал по срочному делу, оставил монеты у себя и сказал, чтобы Иван Семенович пришел к следователю на следующий день. Он пришел. Монеты стопкой лежали на столе. Следователь спросил у Ивана Семеновича, откуда у него эти монеты. Иван Семенович ответил, что он до революции учил детей богачей музыке – играть на рояле, гитаре, скрипке и на других музыкальных инструментах, и они расплачивались с ним золотом. Следователь, извинившись перед Иваном Семеновичем за причиненное ему беспокойство, сказал ему, что для нашего огромного государства этого золота мало, возвратил ему монеты и отпустил домой. Через несколько дней Ивана Семеновича снова вызвали с монетами в отдел НКВД. Следователь пригласил его сесть за стол, достал из ящика стола лупу и начал рассматривать монеты, приговаривая: «Так, так, тут нету, тут нету, тут нету, тут есть, тут нету…» Так бормотал до последней просмотренной монеты. Затем, обращаясь к Ивану Семеновичу, следователь сказал: «Милейший сударь! Приносившиеся Вами ранее монеты мы пометили! Сегодня из этих монет имеется лишь одна, остальные другие. Так сколько же у Вас золотых монет и где они спрятаны?» «В горшке, под порогом кухонной двери», – ответил Иван Семенович. В этот же день золотые монеты у него конфисковали, а вместе с ними забрали и Ивана Семеновича. Наш учитель музыки исчез навсегда.

В это же время арестовали еще одного учителя, который вел занятия в начальных классах. Я хорошо его помню. Он жил недалеко от меня, и я его часто встречал на улице. Он был всегда обут в коричневые ботинки, на икрах ног краги такого же цвета и брюки цвета «хаки». Он, бывший офицер царской армии, был всегда опрятен, строен и подтянут. Взгляд у него был прямой, пронизывающий, съедающий, но душа у него была добрая. Его арестовали лишь за то, что он когда-то был офицером царской армии. И он бесследно исчез, как и наш любимый учитель музыки.

Весною арестовали группу колхозников лишь за то, что они отказывались проводить весенний сев поскольку, как они считали, земля еще не прогрелась на нужную глубину. Их тогда называли саботажниками и врагами народа, которых надо выкорчевывать до конца. И довыкорчевывались до того, что это выкорчевывание отдается эхом для нашего народа и сегодня, через шестьдесят пять лет после начала выкорчевывания самых лучших крестьян. Да и не только крестьян.

В одну из июньских ночей 1937 года наш город был растревожен как улей. В эту ночь энкэвэдэшники «охотились» за руководителями партийных и советских органов города и района. Арестовали начальника политотдела Новохоперской МТС – машинно-тракторной станции. В то время колхозы не имели тракторов, комбайнов, автомашин. С 1928 года в каждом районе создавались такие станции. Они на договорной основе обслуживали колхозы – производили вспашку и боронование земель, посев и уборку зерновых, вывоз зерна государству и выполняли другие работы. МТС просуществовали до 1950 года.

В эту ночь в числе многих арестованных находился и заведующий районным отделом народного образования Суховеев. Его дочь Зоя училась со мною в одном классе, а ее старший брат – в Воронежском авиационном институте. Арест отца Зои я хорошо помню. В ту страшную июньскую ночь я, Иван Генералов, Дмитрий Михайлов, Михаил Шаплихин и Николай Картаус сидели на трибуне, построенной в комплексе с памятником В.И. Ленину. Стояла тишина, была теплая ночь, чистое небо, усыпанное мириадами мерцающих Звезд. Мы говорили о предстоящем утром экзамене по русскому языку и литературе, о приближающихся летних каникулах и о наших девчонках-одноклассницах. И тут Иван Генералов начал меня подначивать. Он говорил, что Зойка Суховеева в меня влюблена, что у нее в голове только я, и упрекнул меня за то, что я не отвечаю ей взаимностью, что у меня нет смелости, что я трус и теряюсь… Я ответил, что мне не до любви, что мне не нужна ни Зойка, ни другая девчонка, что для меня главное – это поступить в военное училище. Я отошел в сторону. Ребята спросили, не обиделся ли я. Нет, не обиделся, ответил я. И добавил, что сочиняю стих. В юношеские годы я увлекался стихоплетством. И кое-что получалось. В то время я не мог и предположить, что через девять лет мое стихоплетство обернется для меня трагедией, чуть ли не погубившей мою жизнь. Но об этом позже. Минут через десять я подошел к ребятам и продекламировал стих, который пронес через всю жизнь и помню до сих пор.

Ночь. Вокруг тишина.
В небе далекие звезды мерцают.
Плывет над городом тихо луна
И крыши домов озаряет.
Спит мой город родной,
На улицах нет ни души.
Все улеглись на покой,
А мы домой не спешим.

Я знаю: Зайка не спит,
Ей совсем не до сна.
Огнем ее сердце горит –
Зойка в меня влюблена…

Мне иногда тоже не спится, -
Училище военное снится.
И любовь для меня не важна
И Зойка мне не нужна!

Пора уходить, уж некогда спать,
Сегодня по русскому экзамен сдавать.
Это очень трудное дело,
Но экзамен сдам я умело.

Друзья! Провели мы время без скуки,
Так пожмем друг другу же руки
И разойдемся все по домам
Успокоить беспокойных своих мам.

Ночь. Мертвецкая стоит тишина,
В небе далекие звезды мерцают.
Вдаль куда-то уходит луна
И псы дворовые не лают.

Мы начали расходиться по домам. Внезапно в тишину ночи ворвался одинокий собачий лай – тревожный, раздирающий душу. Кто-то из ребят крикнул: «Это гавкает Зойкин пес!» И как поднятые по тревоге, будто бы перекликаясь между собою и сообщая друг другу об опасности, залаяли вокруг десятки дворняг. Почуяв неладное, мы побежали к дому Зойки. Издали увидели «черный ворон», стоявший у ворот Зойкиного дома, а у калитки – мильтона. Мы поняли, что энкэвэдэшники приехали забирать Зойкиного отца. Повернув назад и обойдя несколько домов, мы вышли в тыл Зойкиного дома. Перепрыгнув через штакетник, мы с Иваном Генераловым поползли по картофельной грядке к дому, маскируясь картофельной ботвой. У дома никого не было. Через неплотно зашторенное окно нам представилась жуткая картина: Суховеев, его жена и Зоя сидели на скамейке у стены с закинутыми назад руками. Отец Зои смотрел прямо, а мать Зои и Зоя, опустив головы, плакали. Перед ними стоял энкэвэдэшник с пистолетом в правой руке, а двое других чекистов перелистывали книги, выброшенные из шкафов на пол. От увиденного я задрожал, а Иван Генералов от испуга потерял речь. Молча мы выползли обратно к ребятам и рассказали об увиденном. Они сами захотели посмотреть, что там делается и поползли по нашим следам. Обыск продолжался. Мы через огурцы и дворы стали выходить на противоположную сторону Зойкиной улицы. Из окон некоторых домов вылезли мужчины и с узелками в руках уходили в ночную темень, уходили от сталинских опричников, от арестов, уходили от жен и детей, уходили надолго, а то и навсегда… Соблюдая меры предосторожности и маскировки, мы вышли во двор дома, находившегося напротив ворот Зойкиного дома. Брезжил рассвет, наступало утро. Через решетчатые ворота мы хорошо просматривали дом Зойки, крыльцо и входную дверь. Мы с волнением ожидали развязки этого события. С первым петушиным кукареканьем открылась входная дверь, и из дома вышел чекист, за ним отец Зои с закинутыми за спину руками, а за ним два энкэвэдэшника, шедших один за другим. Последней выскочила на крыльцо жена Суховеева, и, рыдая под жалобный вой пса, закрытого в будке, закричала, разрезав утреннюю тишину: «Он не виноват, он не враг народа, отпустите его!» Один чекист вернулся обратно, затолкнул жену Суховеева в дом и закрыл дверь. Пес продолжал жалобно выть. Суховеева засунули в «черный ворон» и увезли.

Зоя в этот день на экзамен по русскому языку и литературе не пришла. Ее исключили из школы, а брата изгнали из института. Вскоре Зоя из города исчезла. Мне жаль было эту девчонку с доброй улыбкой и румянцем на щеках, слегка покрытых веснушками.

Во время Великой Отечественной войны Зоя служила медицинской сестрой в железнодорожном эвакогоспитале, вывозившем тяжело раненых с фронта в тыл страны. Однажды, на одной из станций Зоя стояла на подножке вагона своего двигавшегося поезда, а навстречу шел эшелон с красноармейцами на фронт. Она, держась одной рукой за поручень подножки, другой рукой приветствовала красноармейцев, посылая им воздушные поцелуи.

Поручень отвалился. Зоя с подножки слетела под колеса встречного поезда. Она погибла. Зоя при жизни не могла и предполагать, что ее отец после семнадцати лет каторжных работ в сталинских лагерях будет оправдан, реабилитирован и вернется домой. А он, учитель Суховеев, на протяжении десяти послевоенных лет не знал, что его дочь Зоя так погибнет во время войны.

В конце 1937 года арестовали начальника отдела НКВД – того, кто еще недавно летом устроил в городе варфоломеевскую ночь.

Аресты по политическим мотивам продолжались и в последующие годы.