Зарентаж-Ханум Акрами Гулам Гусейн Парастар (1906)
.jpg)
- Дата рождения: 1906 г.
- Варианты ФИО: Заррин-Тадж Ханум Акрами (Парастар), Заринтач Акрами, Заринтаж Багирова
- Место рождения: Туркмения, г. Ашхабад.
- Пол: женщина
- Национальность: Иранка
- Гражданство (подданство): Туркменская ССР
- Образование: начальное
- Где и кем арестован: Ашхабад (Туркменская ССР)
- Дата ареста: 5 февраля 1938 г.
- Приговор: Спецпоселение
- Место отбывания: Каз.ССР, СКО, Джамбулский р-н, с. Приишимский.
- Где и кем арестован: Пресновский РО УНКВД.
- Дата ареста: январь 1941 г.
- Обвинение: АСА, КРО, шпионаж
- Осуждение: 5 января 1942 г.
- Осудивший орган: ОСО при НКВД СССР.
- Статья: 58, п. 10, 58, п. 11, 58, п. 6 УК РСФСР.
- Приговор: 10 лет ИТЛ
- Дата реабилитации: 31 марта 1958 г.
- Реабилитирующий орган: ВТ ТуркВО
- Архивное дело: ЛЦ00009539
- Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; Сведения ДКНБ РК по Северо-Казахстанской обл.
Биография
Заррин-Тадж Ханум Акрами (урождённая Парастар) родилась в 1906 году в городе Ашхабаде в семье Гулама Гуссейна Саррафа и Ругии Солтан Парастар. По национальности иранка: её родители были беженцами из Персии, и прибыли в Ашхабад в конце 19 века в связи с гонениями на родине по признаку вероисповедания (они были частью общины бахаи).
Имя разнится в связи с тем, что произношение иранского имени и его написание в советских документах имело различия. Некоторое время она носила имя Заринтаж-Ханум (Заринтач) Багирова: это было связано с тем, что в СССР, выдавая документы иранцам, принудительно меняли фамилии на более привычные слуху.
В 1924 году в возрасте 18 лет вышла замуж, в этом браке родился сын Анвар. Супруга вскоре не стало: умер молодым в связи с проблемами со здоровьем.
Некоторое время спустя Заррин-Таж вновь вышла замуж - за человека по имени Гулам Гусейн Акрами.
Семейное счастье продлилось всего несколько лет, прежде чем семья оказалась разбита машиной репрессий.
В 1938 году по Ашхабаду прокатилась волна обысков: иранцы, преданные новой религии, вызывали особый интерес у НКВД. На фоне этнических чисток многие друзья и родственники Заррин-Таж были арестованы, приговорены к высылке за пределы Советского Союза. В том числе были спешно депортированы назад в Иран её мать Ругия Султан, сёстры Годсие Ханум, Алие, Гамар-Таж и брат Масуд. Другая часть родственников и друзей после ареста оказалась приговорена к отбыванию наказания за несуществующие преступления на территории СССР, несколько человек были расстреляны. Атмосфера страха и неизвестности захватила иранский район Ашхабада.
(5 февраля 1938 года) в дом к Заррин-Таж и ее супругу пришли с обыском. Их сосед Асадулла Ализад в своей книге воспоминаний «Годы молчания. Бахаи в СССР 1938-1946 гг.» описал её арест, невольным свидетелем которого он оказался:
Ещё два следователя пришли домой к господину Акрами. Г-н Джалали предложил мне одеться и сходить туда как понятому. Он добавил, что следователи вели себя очень грубо и нагло. Г-н Акрами был новым бахаи. (...) Когда он стал бахаи, то женился на дочери Ага Гулама-и Хуссайна-и Сарафа, известной как Заррин-Тадж Ханум. Жили они в том же здании, принадлежавшем г-ну Джалили, что и я с моей супругой. Семья г-на Акрами состояла из него самого, его жены Заррин-Тадж Ханум и её 10-12-летнего сына от первого брака. Один из двух следователей был русский, он вёл себя как джентльмен; другой был туркменом и пытался самоутвердиться. Ему было очень далеко до понимания того, что такое благопристойность и честность. Он почему-то вообразил, что стоит ему только войти в дом г-на Акрами, как он тут же обнаружит там огромное количество документов и доказательств, благодаря которым докажет всем свою находчивость и профессионализм. Перевернув всё содержимое дома вверх дном, обыскав всё и не найдя ни малейших доказательств, он впал в раздражение. Он ревел в гневе, ругался непотребными словами, и любой пустяк пытался притянуть за уши в качестве доказательства. Вдруг он увидел в их семейном альбоме фотографию первого мужа Заррин-Тадж Ханум, на голове которого была кулах-и пахлави («шапка Пахлави»). Он вынул её из альбома и с язвительной улыбкой, выдававшей его недобрые намерения, потряс ею в воздухе и победоносно спросил: «Кто это?» Задав этот вопрос, он бросил на Заррин-Тадж Ханум взгляд настолько злобный, что это невозможно описать словами. И он добавил тоном одновременно издевательским и жалким: «Мы знаем его!» Затем он присовокупил эту фотографию к прочим конфискованным предметам. Обыск длился около часа. Не приходится сомневаться, что результат любого обыска в доме бахаи,— хоть пятиминутного, хоть пятичасового,— будет одним и тем же. Ничего значимого, что предубеждённый и злобный дознаватель мог бы использовать в качестве доказательства, не будет найдено. Поэтому следователи, которым не хотелось уходить с пустыми руками, решили забрать с собой несколько фотографий, писем и книг. Во время всего обыска г-н Акрами сидел за столом лицом к следователям, а его жена или стояла, или ходила по комнате. Когда же обыск закончился и следователи собирались уходить, они попросили Заррин-Тадж Ханум пройти с ними в политический отдел и сказали, что она немедленно вернётся назад. До этого момента мы думали, что следствие направлено против г-на Акрами, но тут мы поняли, что на самом деле жертвой стала его жена, потому что именно ей пришлось отправиться в политический отдел в 4 часа утра в сопровождении двух государственных следователей. Читатель может представить, как мы себя чувствовали.
Но больше всех была потрясена сама Заррин-Тадж Ханум. Естественно, никто из нас не подозревал, что её могут арестовать или посадить в тюрьму. Мы поверили слову этого должностного лица, пообещавшего, что она вернётся до рассвета. Когда следователи ушли, уведя с собой невиновных и несправедливо обиженных друзей, я увидел, что г-н Акрами и сын Заррин-Тадж Ханум сидят в комнате, которая за несколько минут до этого была обителью любви, спокойствия и безмятежности, и по которой теперь как будто пронёсся ураган, перевернув всю мебель и вывалив всё её содержимое посреди дома. Когда я оставил их, г-н Акрами сидел, свесив голову и повторяя молитву «Кто избавляет от трудностей, помимо Бога?..» Мальчик же забился в угол, мучительные рыдания, сотрясавшие его недавно, стихли, и глаза его были сухи. Казалось, он пребывает в полном тупике и его нежный ум не в силах справиться со столь сложной проблемой. Он переводил вопросительный взгляд с меня на своего отчима, умоляя разъяснить этот вопрос. В таком состоянии я и оставил их и вернулся к себе домой.
(стр 44-46)
(...) После ареста восьми членов Собрания г-н Басим, единственный оставшийся на свободе его член, счёл своим долгом создать новое Собрание. Поскольку в сложившихся обстоятельствах было невозможно выбрать новых членов, он обратился к результатам предыдущих выборов и пригласил восемь человек, занявших по количеству голосов с 10-го по 17-е место, заполнить вакансии в Собрании. В новое Собрание вошли: г-н Басим, г-н Такамуль, г-н Акрами, г-н Таухид, г-н Та’йиди, я и ещё трое человек, которых я сейчас не могу вспомнить. Некоторые из этих людей смогли посетить всего одну встречу Собрания, которая состоялась в этот вечер, а затем они также были арестованы.
(стр. 61) (...) Как уже было сказано выше, госпожа Заррин-Тадж Акрами была отправлена в тюрьму в первую же ночь массовых арестов. В одну из последующих ночей представители власти вернулись и забрали также и господина Акрами. Сын госпожи Акрами, который познал горечь утраты отца в раннем детстве и последние 2-3 года немного оттаял под опекой заботливого и преданного отчима, недавно ставшего бахаи, разом оказался в положении беспомощного сироты, лишённого защиты и убежища. Злобный и жестокий враг разбил в прах все чаяния и надежды невинного ребёнка, сделав его беспризорным бродягой.
9 февраля 1938 года арестовали господина Акрами. После ареста родителей, Анвар (сын Заррин-Таж) присоединился к родственникам и был депортирован вместе с ними в Иран. Много лет спустя он будет возвращаться в Туркмению вновь и вновь, в поисках матери. Воссоединиться им удастся нескоро.
Заррин-Тадж Ханум по итогам следствия была направлена по этапу на спецпоселение в совхоз Октябрьский в Сибири (Северный Казахстан), как и её супруг. По пути и в первые годы ссылки многие их знакомые, оказавшиеся рядом, гибли от холода, голода и невыносимых условий труда. Однако к 1941 году жизнь, хотя и по-прежнему непростая и наполненная ограничениями, всё же начала казаться стабильной. Но вскоре началась новая волна преследований. Асадулла Ализад, оказавшийся в ссылке вместе с соседями в лице Заррин-Таж Ханум и её супруга Гулама Гусейна Акрами, пишет об этом времени следующее:
Перед самой войной наше положение претерпело большие изменения. Отношение политуправления, которое и ранее было проникнуто подозрениями ко всем и вся, значительно ужесточилось по отношению к иранцам вообще и к бахаи в особенности. Они постоянно приезжали в совхоз и каждый раз вызывали несколько человек на допрос. (...) Поэтому в этот период,— а скорее всего, одновременно, — они арестовали, безо всякого предупреждения, ряд бахаи в провинциях Северного Казахстана и в Павлодаре.
Друзья, арестованные в Северном Казахстане:
1. Ага Мухаммад ‘Али Шахиди (Секретарь Местного Духовного Собрания Ашхабада) 2. Устад Насру’ллах Бакиров Сулаймани, брат Ага Мухаммада-‘Али Шахиди 3. Ага Мухаммад Акай-и Зайн, брат доктора Аббаса Зайна. 4. Ага Гулам-Хусайн Акрами 5. Заррин-Тадж Ханум Акрами
На момент своего повторного ареста Заррин-Таж была беременна их первым с Гуламом общим ребёнком - дочерью Рошан. Девочка родилась 22 мая 1941 года, когда мать находилась в тюрьме, и первый год жизни провела с ней там. Увидеть отца ей так и не довелось.
Супруг Заррин-Таж после повторного ареста противостоять бесчеловечным пыткам во время допроса не смог: подписал согласие с надуманным обвинением, после чего 3 октября 1941 года был расстрелян. Но узнать об этом его семья смогла нескоро: лишь в 1959 году в ответ на многочисленные запросы и письма удалось получить честный ответ государственных структур - о том, что мужа в живых уже нет. Еще 20 лет после этого она будет упорно добиваться его реабилитации.
В ссылке Заррин-Таж провела в общей сложности 19 лет, большую часть этого времени - вдали от дочери и сына. Лишь став более взрослыми, они получили возможность навещать ее. После освобождения Заррин-Таж вернулась в ТССР - сначала в Мары, а затем в Ашхабад. Покинуть СССР и воссоединиться с родными, депортированными в Иран, не удалось: разрешение на выезд для ссыльного получить не представлялось возможным. Лишь спустя время благодаря усилиям дочери удалось добиться возможности навестить близких в Иране, после чего пришлось вернуться назад.
31 марта 1958 года в результате поданного ею очередного запроса, дело было пересмотрено, и за отсутствием состава преступления она была реабилитирована ВТ ТуркВО.
Репрессии многие годы несли свой след и после завершения ссылки, сказавшись не только на физическом здоровье, но и на восприятии мира. К примеру, как и те немногие родственники, кто остался в СССР и выжил, Заррин-Таж боялась рассказывать детям слишком много из своей биографии, и даже отказалась учить их персидскому — родному для неё языку. Ее дочь Рошан рассказывает:
Я не раз задавала маме вопрос: почему не учишь меня фарси? А она отвечала, что лучше мне язык не знать, боялась, что это приведёт к политическому преследованию, тяжёлым последствиям, с которыми столкнулась она сама, будучи иранкой. За долгие годы, что я провела с ней рядом, уговорить её научить меня языку так и не удалось."
Спустя много лет Заррин-Таж снова вышла замуж — за давнего друга семьи по имени Али Аскер Такамоль. Ранее ему также довелось пройти через аресты, допросы, пытки и пребывание в ссылке, как и через отказ в разрешении на выезд из страны после.
5 февраля 1980 года Заррин-Тадж Ханум Акрами умерла в Ашхабаде в окружении близких.
В своих воспоминаниях дочь Заррин-Таж — Рошан Акрами — написала следующее:
"... Итак, 1980 год. Этот год для меня был самым страшным: умерла моя мама. Для меня мама была символом стойкости, честности и безмерной любви к людям. В чём это выражалось? В один из самых "чёрных" дней в мамину квартиру постучался 1938 год. Донос подруги, от зависти... Маму забрали, вместе с отцом, затем — тюрьма, ссылка в Казахстан... В тюрьме мама находилась с новорождённой мной. Пелёнки сушила на себе: условий не было. После приговор: 10 лет лагерей.
Мама работала в лагере поваром и потому видела многих известных людей — Русланову, Силантьева, видных художников, балерин, музыкантов... И они прививали ей любовь, в особенности к городу Ленинграду, Зимнему дворцу, Мариинке, БДТ и т.д.
Из костей рыб они делали иголки и вышивали. А из крошек чёрного хлеба делали шахматы, шашки: игры скрашивали досуг и поддерживали дух в тёмные времена нахождения в ссылке.
Я, 1,5 года пробыв с мамой в тюрьме, попала затем в детский дом. Но, в отличие от других детей, моя жизнь была озарена каждый раз, когда маме удавалось навещать меня.
Когда назначенные приговором 10 лет лагеря закончились, маме дали еще 5 лет ссылки в Сибири.
И, наконец, 1956 год. Миллионы ссыльных возвращались в свои родные края. В их числе и мы, но — без отца. Его, когда мне было 5 месяцев, расстреляли. Снова и снова писала она в Верховный суд, и наконец добилась реабилитации — и себе, и отцу.
Удивительно, но, пережив всё это, мама не озлобилась на людей, не потеряла любви к ним. 19 лет каторжных условий жизни не заставили её потерять веру в доброту и искренность человеческого сердца. Она жила мыслью, что взаимопомощь, любовь и поддержка — это фундамент, на котором держится общество. Этим ценностям и взглядам она учила и внука. И вдруг... этой яркий луч веры в людей погас. Навсегда.
