Зубелевич Юлия Михайловна (1882)

Дата рождения: 1882 г.
Варианты ФИО: парт. псевд. – Даша Кронштадская, кличка - «Дашенька военная», нелег. имя - Ольга Николаевна Насонова
Место рождения: село Кильмезь, Малмыжского уезда, Вятской губернии
Пол: женщина
Национальность: полька
Профессия / место работы: Ссыльная
Место проживания: Оренбург
Партийность: социалист-революционер

Дата смерти: 1966 г.

Аресты

Где и кем арестован: м.Торочи
Мера пресечения: находилась в заключении в Псковской тюрьме. В марте 1920 содержалась в одной из московских тюрем. В феврале 1922 снова переведена в Псков, затем в Москву, в Бутырскую тюрьму.
Дата ареста: март 1918 г.
Осуждение: 1 апреля 1922 г.
Приговор: 2 года ссылки
Место отбывания: в августе 1922 отправлена в Оренбург

Где и кем арестован: Оренбург
Дата ареста: 2 апреля 1923 г.
Обвинение: 2 апреля 1923 в Оренбурге приняла участие в праздновании 25-летнего юбилея социал-демократической партии
Осуждение: 14 апреля 1923 г.
Приговор: ссылка
Место отбывания: Кос-Истек под Актюбинском
Дата освобождения: март 1924 г.

Источники данных: БД "Жертвы политического террора в СССР"; Материалы к биографическому словарю социалистов и анархистов, НИПЦ "Мемориал" (Москва)
Примечание: В 1924 г. выехала в Польшу

Биография

Зубалевич Юлия Михайловна (парт. псевд. – Даша Кронштадская, кличка - «Дашенька военная», нелег. имя - Ольга Николаевна Насонова)

Родилась в селе Кильмезь, Маленыжского уезда, Вятской губернии. Член ПСР с 1904. Одна из организаторов Кронштадтского восстания в 1906. Была арестована с с паспортом, выданным на имя Оренбургской гимназистки Ольги Николаевны Насоновой. Для установки личности была отправлена в Оренбург на опознание и в ссылку. По сведениям Департамента полиции: «Дашенька» это полька, «цекистка», боевичка, участвовала во многих покушениях в Петербурге и на Юге, выслана была в Оренбург из С.-Петербурга за принадлежность к Всероссийскому железнодорожному союзу и прибыла сюда с этапом 17 мая 1907 года и ввиду ея болезненного состояния была помещена в Губернскую больницу, из которой в ту же ночь была похищена». «Так как ей грозила смертная казнь, то «Карл» - Трауберг, ... решил спасти ее и для этого послал трех боевиков, которые, произведя вооруженное нападение на тюремную больницу, увезли «Дашеньку». В 1912 жила в Париже. В 1917 вышли ее воспоминания: Зубелевич Ю. Кронштадт в 1906 году (Воспоминания революционерки). Ч.З. Кронштадт. 1917. После отбытия наказания в марте 1924 года выехала в Польшу. Занималась педагогической деятельностью, обучала грамоте детей бедняков. После смерти матери переехала в Белосток к сестрам, где и прожила до самой смерти.

К событиям в кронштадте в июне-июле 1919 г.

«...Каждый красноармеец, незаконно отобравший у бабы 5 ф. картоф., каждый советский, грубо обошедшийся с кем-либо из населения, гораздо больше вреда причинит советской власти, чем 100 белогвардейцев...» (из воззвания Зиновьева)

Эти золотые слова были когда-то прибиты на дверях Кронштадтского Совета. Но теперь они забылись. Злоупотребления совершаются в Кронштадте, и о них молчат, их покрывают. А благодаря этим злоупотреблениям растет недовольство и озлобление в народе, потеря веры в правду, в добро. И не то ужасно, что находятся недобросовестные люди, творящие беззакония, которые примазались к советской власти, а хуже всего то, что люди кругом видят зло и молчат, и зло разрастается. Беру на себя смелость прервать молчание. В Кронштадте идут расстрелы. Упорно носятся слухи, что от тов. Ленина была телеграмма: казней не производить, что эта телеграмма была положена под сукно. Казней произведено много, по заявлению одних ответственных лиц в Чрезв. Ком. до 100, а по другим — до 150. Между тем опубликованы были только 19 фамилий казненных. Об остальных умолчали. Расстреливали лиц 3-х категорий: 1) заложников; 2) родственников офицеров, подозреваемых в том, что они перешли к белой гвардии; 3) за военный заговор. Относительно последней категории не буду ничего говорить, что же касается первых двух, то сказать нужно многое. Принимая даже во внимание перенесенное нервное потрясение от грозящей с фронта опасности, от зверств, учиненных белыми над захваченными в плен т.т.[товарищами] коммунистами, все же нельзя понять, объяснить многое, что творилось в Кронштадте уже после минования опасности, в период наступившего спокойствия. Заложниками брались наряду с буржуями и лица вполне идейные, стоящие на платформе советской власти. Как заложники были казнены лишь за то, что один из них «грубо обращался с учениками», другой за то, что «он самый популярный врач среди рабочих» — так выражались в Чрезвычайной Комиссии. Зараз было казнено 3 врача за то, что, как выразился член Чрезвычайной Комиссии Пронин, «наговорил их сослуживец, что они недостаточно преданы советской власти». В народе и паника, и волнение: почему не довели дело до Революционного Трибунала, почему судебным путем не разобрано и не доказано преступление казненных, если таковое было? Какие гарантии, что сослуживец, донесший на врачей, или сам был введен в заблуждение, или, кто знает, может быть поддался чувству личной мести? Атмосфера в городе к тому времени была совершенно спокойная, позволявшая суду разбираться в делах беспрепятственно. Арестовали и расстреляли двоих Серпуховых — отца и сына — и Агеева, старика, за их сыновей — двух офицеров, которые якобы перешли на сторону белых. В действительности недавно оба убежали из плена, полк ручается, что сражались оба с белыми, в плен попали против своей воли; один из них, Агеев, к тому же коммунист. Упорно при том утверждают, что поручительство со стороны товарищей Агеева по полку — солдат-коммунистов — было подано в Чрезв. Комис. еще до расстрела его отца, но отец все-таки был расстрелян. Что оба Серпухова и Агеев-старый расстреляны — известно из сообщения Чрезв. Комис., напечатанного в местных «Известиях». Что касается слуха о расстреле 6 женщин — не знаю, насколько он верен, но он упорно носится среди матросов-красноармейцев и волнует их, так как женщины эти — жены рабочих и матросов, они выступали на митинге, устроенном специально для женщин, и высказывали свое недовольство отдельными комиссарами. Матросы говорят: «Когда расстреливали буржуев — это было одно, когда же дело дошло до женщин, глупых, несмышленых, когда дело стало доходить до наших жен и сестер, — получается совсем другое дело». Кроме очевидных злоупотреблений, связанных с расстрелами, нельзя умолчать об условиях сидения и об отношении в Чрез. Комис. к родным заключенных. Приходится некоторым сидеть в камере в подвальном этаже на северной стороне, куда никогда не проникает солнечный луч; стены ее настолько прогнили и проплесневели, что палец свободно проходит в толщу стены; ноги вязнут на вершка два в разжиженную массу на полу; холод пронизывающий, от озноба начинает выворачивать каждую кость; не дают при этом ни стула, ни койки, ни обрубка дерева; сутками в таких условиях выдерживают больных... Родным арестованных и казненных ничего не сообщают о судьбе подсудимых; напротив, смеются и издеваются: «Идите искать отца в Могилевскую губернию», намекая на слово «могила». Или просто гонят с глаз долой. После казней всем родственникам казненных и арестованных приказали выехать в 48 часов из Кронштадта, сказав, что они высылаются из пределов Северной области. Между тем в Москве их всех поселили в концентрационный лагерь в Ново-Спасском монастыре, объявили их арестованными, посылают на принудительные работы; из числа 53 человек, среди них детей в возрасте от 3 до 16 лет — 20 человек, и они содержатся вместе с проститутками (которых в лагере 100 человек); обречены на грубое обращение со стороны солдат, которые не привыкли стесняться с проститутками и позволяют себе и со всеми другими — и с детьми, и с подростками. Еще был один расстрел — на форту Обручев (остров в нескольких верстах от Кронштадта), где была попытка к восстанию, скоро ликвидированная без всякого пролития крови. Там расстреляны все офицеры, кроме одного коммуниста, и около 60 солдат: отсчитывали для казни каждого 5-го из артиллеристов, каждого 3-го пулеметной команды и каждого второго из караула. Стоном остров стоял. Считаю нужным довести до сведения центральной власти, что подобные явления возмущают не только досужих обывателей, но главным образом матросскую и пролетарскую массу, плодят много нежелательных и верных, и неверных слухов и безусловно ведут не к укреплению, а к расшатыванию советской власти и к усилению белогвардейских симпатий. Между тем назначение комиссии из Центра для расследования должно произвести самое благоприятное впечатление: погасит неправильные слухи, восстановит истину, накажет виновных, укрепит веру в центральную власть и доверие к своей местной, реформированной после расследования. И еще одно соображение: в Кронштадте целый ряд не только порядочных, но в высшей степени симпатичных комиссаров, но неправильные поступки некоторых озлобляют народ, и недовольство нарастает по адресу всех без разбора. Когда же худшие будут устранены от дела, когда деятельность их будет раскрыта, тогда невинность других будет восстановлена в глазах населения. Все изложенные факты изложены мною, Ю. М. Зубелевич. Я не коммунистка, я — эсеровка, не входящая ни в какую организацию. Работать как коммунистка я не могу (не согласна с идеологией, отчасти с тактикой), но спокойно отходить в сторону и умывать руки мне не позволяет моя революционная совесть, при виде совершающейся несправедливости. Может показаться странным, почему вмешиваюсь в подобные дела я — не коммунистка. Но дело в том, что я очень люблю Кронштадт (еще с 1906 года) и поспособствовать оздоровлению его жизни считаю счастьем. Кронштадтские коммунисты тоже борются с нежелательными явлениями, но, по-моему, недостаточно энергично, отчасти загруженные очередной работой, отчасти от усталости, от недостатка времени и от недостатка смелости; им самим грозят приставлением к стенке и арестом, когда они пробуют заступиться за невинно арестованного. [Далее приписано рукой Мельгунова:] Записка эта, составленная Ю. М. Зубелевич, известной в революционных летописях под именем «Даши Кронштадтской», была направлена во В. Ц. И. Ком. Это свидетельство левой эсеровки, враждебной всякого рода «белогвардейским движениям». Тем объективнее ее свидетельство, тем ценнее ее показания. В результате неуместных с точки зрения советской власти выступлений, Ю. М. Зубелевич была отправлена в ссыпку в Оренбург.
Источники: Архив Гуверовского института, фонд С. П. Мельгунова, кор. 1, д. 1, лл. 45—48. Машинопись, б/д.
http://socialist-revolutionist.ru/component/content/article/34-people/129-zubelevich-yuliya-mixajlovna